Да здравствует Государь! (СИ)

Ага — арестованный в 1886-м слушатель Николаевской Академии поручик Рогачев признавался на допросе, что члены его подпольного кружка предполагали в случае успеха предоставить пост временного военного диктатора именно Драгомирову. Признание поручика не имело последствий — мало ли что там болтают юные карбонарии о заслуженном человеке который о них ни сном ни духом… Ни сном ни духом? Так ли? Не далее как в этом году модный философ Соловьев («Опять этот!» — зло фыркнул Георгий) стал публично говорить что если бы приключилась в России революция то генерала Драгомирова следовало бы сделать ее верховным диктатором. «Сообразите — говорил Соловьёв в присутствии доносчика — если во главе революции будут стоять генерал и архиерей, то за первым пойдут солдаты, а за вторым народ и тогда революция неминуемо восторжествует». Да ведь не в поручике дело или философе дело…

Вот как выходит — и Скобелев и Драгомиров и Бог весть еще кто обдумывали — в лучшем случае только обдумывали — самый настоящий заговор. Мятеж. Инсуррекцию. Новые декабристы завелись под носом у корпуса жандармов? Да нет — декабристы по крайности округами не командовали. М-да — «военная революционная организация» — так теперь это называется. Интересно — пошло ли там дальше слов и мыслей? И ведь отец доверял генералу безоговорочно — Драгомиров даже читал лекции брату Николаю — уже в душе отринув присягу… А стань он военным министром?

Георгий замер ощутив предательскую слабость и дрожь в руках. И через мгновение понял — это страх.

Последний раз так страшно ему было в тот день, когда, еле переставляя ноги, он шел к разбитому царскому вагону на том осеннем малороссийском перегоне…

Призрак умерщвленного прапрадеда как будто стал за спиной…

«Бедный, бедный Павел!» «Бедный, бедный Георгий!».

— Нет!!! — выругался царь, — отшвыривая бумаги. «Шалишь! Ничего господа у вас не выйдет! Я вам не монарх — рыцарь что помиловал и обласкал своего будущего убийцу Зубова! Я сын века сего, и…»

— Киевский генерал-губернатор Драгомиров по вызову Его Императорского Величества императора всероссийского! — голос герольда вернул его к действительности.

В кабинет вошел Драгомиров.

— Здравия желаю — Ваше Императорское Величество! — громко поприветствовал он.

— Здравствуйте — господин генерал, — сухо поприветствовал в ответ Георгий внимательно изучая лицо гостя — как прореагирует тот на явно выраженное недовольство.

Драгомиров виду однако не подал — стоя истуканом.

Полагалось бы предложить ему сесть — вернее — разрешить сесть — но Георгий этого делать не стал. Было в этом нечто мальчишеское может быть — но пусть проштрафившийся «воевода» постоит перед ним как гимназист перед учителем отчитывающим за мелкую шкоду.

Вначале, эту встречу он думал провести в присутствии Плеве и Гурко… Но в последний момент передумал. В конце концов это дело между генералом и царем — если угодно царское дело.

Кроме того — порка подчиненного в присутствии министра — не самая лучшая затея — хотя конечно Гурко придется довести до сведения.

Сперва он вызвал Плеве — с докладом о положении в Киевском генерал-губернаторстве.

Плеве был как всегда деловит и говорил по существу.

— Что вы скажете о Клейгельсе? — для начала спросил Георгий. — Спрaвляется ли?

— Государь — армейские вопросы это не по части ведения вверенного мне Вашей волей министерства, — коротко поклонился Плеве.

— Но все-таки командующий округом бывший ваш подчиненный.

— Господин Клейгельс был — позволил себе улыбнуться министр, — Варшавским обер-полицмейстером семь лет, а в российской армии служил… служит — поправился он — больше тридцати лет.

— Тем не менее…

— Государь, — в глазах Плеве отразилось беспокойство. — Я могу лишь говорить о том что известно о настроениях умов в генерал-губернаторстве.

— Жалеют Драгомирова? — проницательно кивнул Георгий.

— Не совсем, — Плеве погрустнел. — Вернее жалеют, но больше осуждают это решение. Офицеры в частных беседах прямо скажем недовольны — ибо почитают Драгомирова за наилучшего из русских военачальников нынешнего времени. Доходит дело до того что… Простите государь — но имели место совершенно неподобающие шутки…

— И какие же? — взгляд Георгия снова сделался настойчивым.

— В салонах Киева шутили о том что если конь Калигулы стал сенатором, то в России скороспелка-капитан стал царем. Простите Государь… — повторил Плеве.

— Ваше высокопревосходительство, — вежливо произнес Георгий. — Вам нечего совершенно конфузится — напротив вы поступили достойно не скрыв от меня правды. Стыдно должно было быть людям отпускающим подобные шутки.

И на будущее… Все относящееся к… нехорошим слухам касающихся армии — полученные или от чиновников с мест или… — Георгий запнулся подбирая слова. Как назвать тайных агентов ведомства Плеве? Как назло на язык просилось что то обидное — вроде «соглядатаи» или «сикофанты». — Или иными путями, — закончил он. — Так вот — они должны собираться в особую папку и докладываться по первому Нашему требованию.