Да здравствует король

Почему мне не может понравиться ни один из них? Они так же хороши собой, как Роуг, хотя ни у кого нет таких загадочных глаз, как у него. Или таких красивых ресниц и скул.

Но они забавные и милые, по крайней мере, для меня.

Почему мне должен был нравиться их ущербный друг-садист?

Потому что друг-садист заставляет тебя чувствовать то, чего никогда раньше не чувствовала. Потому что ты хочешь вскрыть его, поваляться в его повреждениях и сделать их своими, потому что ты знаешь, что вместе вы справитесь с ними.

Заткнись.

Я поднимаю подбородок и скрещиваю руки, прежде чем встретиться с ним взглядом.

— Он не хотел этого, — говорит Феникс.

Я отпускаю беззлобный смешок.

— Пока. — Я говорю, снова уходя.

— Его мама умерла.

Это останавливает меня.

— Он узнал об этом сегодня. Ее убили десять лет назад, когда она должна была переехать в Америку. Она была неизвестной до сегодняшнего дня, я полагаю, когда его ДНК совпала с ее.

— Извини, он пытается дать тебе сокращенную версию, — добавляет Рис.

Я подношу руку ко рту.

Мое сердце болит за него.

— Я не говорю, что нужно простить его — на самом деле, пожалуйста, заставь его поесть дерьма на некоторое время, его эго нужно приструнить, оно выходит из-под контроля, — но просто… не уходи.

Я киваю. Ему не нужно меня убеждать. Я могу только представить, в каком бы я была состоянии, если бы только что узнала, что мою мать убили. Я не могу представить, что бы я наговорила.

Я злюсь на него. Даже в ярости. Но я знаю, что я ему нужна, даже если он сам себе в этом не признается. Он отталкивает меня, как он делает, когда чувствует, что ему нужно защитить себя.

— Ты можешь меня подвезти?

— Конечно. Ты ведь в загоне, да?

— Не домой. — Я говорю. — Вон туда. — Я показываю за спину, садясь на заднее сиденье.

Пристегнув ремень безопасности, я встречаю его взгляд в зеркале заднего вида. Он поднимает бровь.

Я пожимаю плечами.

— Ты сказал не уходить.

— Он был бы глупцом, если бы отпустил тебя.

Я фыркнула.

— Сначала он должен принять, что я ему нужна.

Меньше чем через пять минут я снова перед его домом.

Вместо того чтобы воспользоваться парадной дверью, я обошла дом с боковой стороны, надеясь разглядеть его через многочисленные окна.

Когда я дохожу до сада, мой взгляд падает на его спину. Он стоит перед барной стойкой. Свесив голову, он держит две руки по бокам.

Он откидывает голову в сторону, когда я наступаю на ветку, и его глаза слегка вспыхивают, когда он видит меня.

— Что тебе нужно? — спросил он, удивленно и слегка настороженно глядя на меня.

— Не отталкивай меня.

Я подхожу к нему и обхватываю руками его талию. Его позвоночник напрягается, фиксируясь на месте.

— Ты мне не нужна.

— Мне очень жаль.

— Ты мне не нужна. — Он повторяет, на этот раз слабее. Его голова опускается вниз, прижимаясь к груди. Я обнимаю его сзади, прижимаясь головой к его спине.

Его руки упираются в стойку. Костяшки его пальцев разбиты и окровавлены, я понятия не имею, от чего. На его плечах вся тяжесть мира. Горе льется с него потоком. Его сердце бьется в бешеном ритме.

Я пытаюсь передать все, что было в тот момент. Как мне жаль. Как мне неприятно видеть его боль.

Но он все еще стоит на месте, не желая сдаваться.

— Нет.

Он резко разворачивается, и я, споткнувшись, падаю назад.

— Уходи. Убирайся на хрен отсюда. Какую часть фразы «Я не хочу, чтобы ты была здесь» ты не понимаешь?

Дыхание у него неровное, грудь вздымается, как будто он бежал, но взгляд у него затравленный. Я могу читать его, как книгу, даже в этот момент. Он отталкивает меня, но это защитный механизм.

Сделать мне больно, прежде чем я смогу сделать больно ему.

Он считает, что люди не могут его любить, а если чудесным образом любят, то посмотрите, что с ними происходит.

Я протягиваю руку и прижимаюсь к его щеке.

— Я никуда не уйду.

Он смотрит на меня. Энергия полностью заряжена. Молчание затягивается на десять, двадцать, сорок секунд, прежде чем он соглашается.

— Уходи. — На этот раз слабо.

— Впусти меня. Или ты меня потеряешь.

Изменения не очень заметны, если не знать его, но они есть — в том, как разглаживается линия его плеч, как на долю дюйма опускается подбородок и рука загребает волосы.

— Это не так уж и важно. Ее нет уже десять лет.

Я беру его за лицо и прижимаюсь губами к его губам. Это всего лишь прикосновение, но в нем были все эмоции.

— Ты все еще можешь горевать. — Я провожу руками по его плечам и вниз по рукам. — Ты должен чувствовать свои чувства и не использовать гнев как щит, чтобы оттолкнуть людей, когда ты чувствуешь себя уязвимым.

Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд нечитаем.

— Что?

— Почему ты вернулась?

— Я была тебе нужна. — Я говорю, хватая его руку и поднося ее ко рту. — И я хотела этого.

Я целую окровавленные костяшки пальцев. Что бы или кого бы он ни ударил, должно быть, ему досталось.

— Что с тобой произошло за последние 15 минут?

Он двигает челюстью вперед-назад.