Да здравствует трансатлантический туннель! Ура!

– Господа члены правления, – сказал сэр Уинтроп. – В течение некоторого времени мы обсуждали вопрос, касающийся моего возможного ухода с поста председателя правления и замены меня на капитана Вашингтона, который возглавит также и инженерное обеспечение строительства туннеля с американской стороны. К этому шагу нас вынуждает катастрофическое состояние наших финансов – состояние, которое должно быть поправлено, если мы вообще хотим продолжать нашу деятельность. Мы решили отложить голосование по этому вопросу до тех пор, пока капитан не выскажется и не ответит на наши вопросы. А, я вижу, мистер Стреттон хочет начать.

Сухая фигура мистера Стреттона поднялась над стулом, подобно взмывающему стервятнику – сочетание черных одежд, белой кожи, выцветших глаз и обвиняюще выставленного пальца представляло собою картину, способную вывести из равновесия при любых обстоятельствах и особенно сейчас, когда он гневно и торопливо начал выкрикивать:

– Не годится, совсем не годится, мы не можем допустить, чтобы нашу фирму представлял человек с фамилией Вашингтон, никак не можем! Скорее Иуда Искариот станет председателем правления, или Понтий Пилат, или Гай Фокс!..[5]

– Стреттон, будьте любезны сосредоточиться на делах, нам близких, и оставьте исторические экскурсы на другое время.

Эти негромкие, но язвительные слова произнес развалившийся в кресле коротышка, жирный и рыхлый, как пудинг, с широкой седой бородой, лежавшей у него на груди, громадной черной сигарой, торчавшей изо рта, как флагшток, и холодными, пронзительными глазами, разрушавшими всякое впечатление расхлябанности или слабости, которые, казалось бы, демонстрировала его внешность.

– Вы будете слушать меня, Голд, и будете молчать. Есть вещи, о которых нельзя забывать…

– Есть вещи, которые лучше забыть, – снова прервал коротышка. – Прошло почти две сотни лет, а вы все пытаетесь снова подавить восстание. Хватит, говорю я вам. Ваши предки были тори, и в этом им крупно повезло; они оказались на стороне победителей. Если бы они проиграли, сейчас бы их называли изменниками, и, возможно, Джордж Вашингтон расстрелял бы их точно так же, как они схватили и расстреляли беднягу Джорджа. Может, вы чувствуете себя виноватым за них, а? Ведь у вас это по сию пору зудит. К вашему сведению, у меня тоже имелись предки, а один из них даже был со всем этим связан – лопух Хаим Соломон потерял все, давая деньги на революцию, и кончил свои дни, торгуя на Ист-Сайде маринованными овощами из бочки. Беспокоит ли это меня? Нисколько. Я честно голосовал за кандидатов тори, потому что это партия больших денег, и я человек больших денег. Что прошло, то прошло.

– Значит, вы так же неудачно выбрали себе предков, как и Вашингтон, – парировал Стреттон, рассвирепев и даже охрипнув от гнева; он так хлопнул ладонями по столу, будто и впрямь хотел кого-нибудь расстрелять. – На вашем месте я бы этим не хвастался. Во всяком случае, большинство людей не знает о вашей дурной родословной, в то время как на имени Вашингтона лежит несмываемое пятно. Американский народ встретит в штыки любое начинание, связанное со столь одиозным именем.

– Вы, Генри, – ушат с помоями, – донесся с дальнего стола жесткий техасский выговор. Там сидел крупный мужчина в широкополой шляпе, которого, видимо, не волновало, что у остальных головы не покрыты. – Мы, на Западе, едва помним, где обретается Новая Англия, и уж нам совсем наплевать на ваши замшелые счеты. Если этот технарь может продать наши акции, наймем его, и дело с концом.

– Я тоже так считаю, – басовито прогудел краснокожий, сидевший еще дальше. – Индейцы знают только одно: все белые люди плохи. Слишком многих из нас постреляли, пока в 1860 году не был заключен мир. Если бы на землях чероки не обнаружили нефть, я бы тут сейчас не сидел. Наймем его.

Последовала оживленная перепалка, которую прервал удар председательского молотка. Затем сэр Уинтроп кивнул Вашингтону; тот встал и невозмутимо оглядел присутствующих.