Да здравствуют медведи!

В рубке снова тишина. Мы теперь один на один с океаном. Каждый час, каждая миля теперь приближает тот миг, ради которого построен наш корабль со всей его техникой, ради которого учились тралмастера и механики, к которому столько готовились матросы и мотористы, час, когда мы запустим в океанскую утробу капроновую лапу трала. И только тогда станет ясно, чего мы стоим и на что мы способны. Словом, до сих пор была только присказка, а сказка-то вся впереди…

Вряд ли узнали бы сейчас в Петре Геннадиевиче командира современного океанского траулера читатели иллюстрированных журналов: залатанные брюки, заправленные в кирзовые сапоги, видавшая виды хлопчатобумажная куртка, серая кепка в полоску. Прораб на строительстве, да и только. Он и распоряжается, и ходит по рубке, и даже бранится как мастеровой.

Закурил, встал около иллюминатора и глядит на море.

Теперь его можно увидеть в этой позе и утром до подъема, и днем, и ночью. Перед рассветом, когда особенно хочется спать, щелкнет вдруг дверная ручка — одна из дверей капитанской каюты ведет прямо в рубку, прогремят по линолеуму сапоги.

— Доброе утро!

И вот он опять у иллюминатора. Стоит. Смотрит на море. Молчит.

О чем может думать капитан океанского траулера у иллюминатора в ходовой рубке? Матрос, да еще на вахте, не имеет права задавать вопросы капитану. Корреспондент имеет и слышит обычно в ответ то, что хотел услышать.

Но я знаю: о чем бы ни думал капитан, отдыхает он или принимает решение, рассеян или сосредоточен, — он готовится.

Готовится и команда. Один трал, спеленатый и прикрытый брезентом, уже лежит на рабочей палубе. Добытчики вооружают второй, запасный. Де́ли сетей растянуты по всей палубе. Игорь Доброхвалов и Иван Жито ползают по ним, сшивая куток с горловиной, горловину с крыльями. Странно видеть здоровых молодых парней, занятых таким традиционно женским делом, как шитье. Но рыбак должен уметь все.

Игличка — помесь челнока с иголкой — так и мелькает в руках Игоря. Сделает пять-шесть стежков, потянет сеть — ровная ли получилась ячея. И снова шьет.

Игорь сидит на корточках, волна мешает ему работать, — чтобы сохранить равновесие, он должен хвататься за палубу. У Ивана другой метод — он попросту уселся на палубе, широко расставив ноги. Но в этом методе свое неудобство — приходится часто вставать, пересаживаться.

Алик с Володей «плетут гаши» — делают петли на концах стальных тросов.

Теперь уже мало кто знает, что бить баклуши — то есть с помощью топора выделывать деревянные болванки, из которых когда-то вытачивали ложки, — было хоть и невыгодным, но отнюдь не легким занятием.

На морском лексиконе «плести гаши» — значит примерно то же, что бить баклуши. И занятие это столь же непроизводительное и нудное.

Сперва отмеряют трос нужной длины, обрубают его зубилом. Разобравшись в шести прядях, составляющих трос, и вырезав мягкий веревочный сердечник, плотно обматывают бечевкой конец каждой струны — «ставят марки», чтобы не разлохматились стальные нити. Затем каждую струну поддевают острой свайкой и в образовавшиеся зазоры протаскивают пружинящие замаркированные концы.

За семь часов два матроса сплетут четыре-пять гаш. А ведь как просто было бы это сделать на берегу, если не на фабрике, то хотя бы в такелажных мастерских. Длина тросов, на которых нужны гаши, так же как и размеры кораблей, стандартна.

Серов с Бичуриным навязывают на верхнюю подбору кухтыли — черные полые металлические мячики с ушком. Остальные набирают грунттропы. Деревянные чурки, чугунные втулки, массивные металлические шары, шайбы из литой резины нанизываются на трос, как бусы. В воде кухтыли поднимают верхнюю челюсть трала, грунттропы оттягивают нижнюю. И трал раскрывает пасть…

В каюте стармеха людно. На столе разложены схемы, чертежи. Технические боги судна обсуждают недостатки, преимущества и взаимозависимость механизмов и систем. И язык их, как подобает богам, темен для простых смертных.

В дверь стучат. Входит моторист Герчик.

— А, явились. Так вот запомните, говорю в последний раз: чтобы приборочка была не театральная, а церковная.

— А как они мне сдают вахту, — ерепенится Герчик. — Я на них ломить не собираюсь…

— Мама вас избаловала, — презрительно говорит стармех. — Что же, есть шанс прокатиться с шиком — пассажиром.

Герчик опускает голову.

Нет страшнее угрозы для моряка. Мало того, что ничего не заработаешь да еще вычтут деньги за питание, — прилепится кличка «пассажир», и прощай море, не возьмут ни на одно судно.

— Котелок у вас варит, вот и ступайте свешайте, что я сказал.

Здесь, среди своих, стармех держится иначе, чем в ходовой рубке. Жаргонные словечки, фамильярный тон, привычный матерок, распахнутый ворот клетчатой ковбойки, отутюженные рыжие брюки на щегольском ремешке — все напоминает в нем уличного мальчишку.

— Виктор Семенович, — застенчиво говорит четвертый механик Эдик Алдарис, — я проверил всю схему. Как будто в порядке.

В каютах и кубриках правого борта вот уже сутки не продохнуть от жары. А на левом борту прохладно. Четвертый механик отвечает за отопительные системы.