Дафна

Мать не ответила, но Симингтон легко мог представить себе ее презрение. Ей хотелось, чтобы он унаследовал книготорговый семейный бизнес после смерти отца в 1934 году, но он тогда отверг эту идею, ссылаясь на невозможность управлять делами магазина из-за своей занятости: он тогда еще готовил к изданию избранные произведения Бронте.

— Счета этим не оплатишь, — оборвала его мать. — Тебе надо продавать книги, а не проводить день за днем, уткнувшись носом в старые бумаги и портя зрение. Почему, собственно, ты возомнил, что писать книги — твое призвание? Мой отец был печатником, твой — продавцом книг, оба — честные люди, честно зарабатывающие свой хлеб, ни тот ни другой никогда не задирал нос, как ты…

Симингтон с трудом проглотил комок в горле, подавив рыдание, и потянулся за флягой с виски в верхнем правом ящике письменного стола. Он замерз, продрог до костей и весь дрожал. Сделал маленький глоток, но руки продолжали трястись, в груди ныло — то была сердечная боль.

— Мое сердце разбито? — прошептал он, но ответа не было, никто даже не услышал его слов.

Глава 33

Менабилли, август

Не знаю, как долго я сидела в зарослях рододендронов, трудно сказать точно, может быть несколько часов. Я словно спала и видела во сне заколдованный лес, хотя запахи были настоящими: пахло влажным мхом, землей и древесной корой. Дождь прекратился, сгустился белый туман, который добрался сквозь деревья и до меня. Это успокаивало: казалось, я в надежном укрытии, хотя едва ли в доме, саду или лесу кто-нибудь был, — похоже, никого, кроме меня и птиц. Через некоторое время я осознала, что сижу в некотором отдалении от подъездного пути, который вел от западной сторожки через парк и сворачивал к Менабилли. Занавески не были опущены ни на одном из окон, и мне почудилось, что они смотрят на меня, как пустые, немигающие глаза, не слепые, но совершенно бесстрастные. Дом, по-видимому, был закрыт.

Я попыталась представить себе, каково пришлось здесь Дафне в первую зиму с тремя маленькими детьми, когда все еще продолжалась война, а Дафна вела собственное сражение, не давая Менабилли превратиться в руины. Начинался 1944 год, именно тогда Томми был назначен командиром воздушно-десантной дивизии союзных войск и готовил своих солдат к ужасной битве при Арнеме[38]. Вспомнила: когда мне было лет четырнадцать, я смотрела по телевизору фильм «Мост слишком далеко» [39] и мама объяснила мне, что Дирк Богард играет Боя Браунинга, мужа Дафны. Мама знала, что мне это интересно: уже тогда я была зачарована романами Дафны. А теперь терялась в догадках: что бы сказала мама, увидев, как я сижу, скрючившись, под кустом рододендрона, высматривая призраков, прячущихся в тумане вокруг Менабилли. Впрочем, я их не увидела — ни Дафну, ни Томми, ни Ребекку. Интересно, видели ли они меня?

В конце концов я решила, что надо отправляться в путь: выбраться из леса и пройти назад по тропинке вдоль скал, пока совсем не стемнело. Туман постепенно чернел, сгущались сумерки, между домом и деревьями сновали летучие мыши, и тут я осознала, в каком положении очутилась: вся моя жизнь прошла в городе, и, как мне ни было одиноко в Лондоне, там все понятно, а сейчас я нахожусь в совершенно чужом для меня месте, да еще нарушив границы частной собственности. Мне не улыбалась мысль оставаться среди перелетающих с места на место, трепеща крыльями, летучих мышей. Понимая, что вижу в темноте хуже, чем они, я двинулась назад по тропке, которая, как мне казалось, привела меня сюда, хотя не была в этом уверена: в сумерках все деревья казались одинаковыми, а рододендроны — невероятно большими, еще выше, чем виделись мне прежде. Я уже почти бежала, но тропинка все никак не шла под гору, назад к морю, как я ожидала, и, хотя мне мерещился в отдалении шум волн, это мог быть и шелест ветра в верхушках деревьев. Очевидно, я выбрала не ту тропинку: избушки колдуньи, которую показывал мне Пол, не было и в помине, и, казалось, я вновь взбираюсь вверх, удаляясь от моря, хотя трудно было сказать наверняка — из-за тумана я совершенно перестала ориентироваться. Внезапно я оказалась на поляне — здесь сходились, подобно спицам колеса, пять троп, включая ту, по которой я пришла. Но ведь должна же хоть одна из них вести к морю! Я уже собиралась перебежать на другую сторону поляны, но вдруг поняла, что земля под ногами вот-вот сменится темной тихой гладью омута, большего, чем тот, что я видела на пути к егерскому домику, похожего на омут в одном из рассказов Дафны. И я вспомнила пару фраз оттуда, словно кто-то произнес их вслух рядом со мной: «Выказать страх — значило проявить непонимание. Леса были безжалостны».