Дафна

Иногда, когда она смотрела на Томми, ей приходило в голову, что это его двойник вернулся домой в Менабилли — понурый, мрачный, согбенный, — а настоящий Томми по-прежнему разгуливает по Лондону, веселый и обаятельный, с уверенной улыбкой на лице и безупречной военной выправкой. А если это так, не следует ли и ей оставить за порогом Менабилли собственного двойника, темную сторону своего «я», — разъяренную, мстительную женщину, знающую, что ей причинили зло? Был ли это ее голос или голос Ребекки, подстрекавший ее говорить Томми колкости, оскорблять его, насмехаться над его слабостями? Но этот голос она, несомненно, хотела заставить смолкнуть, к тому же она дала себе клятву не жаловаться, поэтому если кто-то спрашивал о здоровье Томми — с ним определенно было не все в порядке: истощенный вид, бледное лицо, нетвердая походка, — она храбро лгала, объясняя всем, что он страдает от упадка сил: его кровь слишком медленно течет по венам, ему нужно принимать пилюли для разжижения крови. Дафна повторяла это так часто, что сама начала верить: кровь не доходит до его мозга, и в этом причина болезни.

Порой Дафна спрашивала себя: а не загустела ли кровь и у нее, не испытывает ли и ее мозг голодание, как у Томми, — временами она не могла четко мыслить, иногда теряла, в буквальном смысле слова, чувство равновесия, спала лишь урывками. Через неделю после приезда Томми в Менабилли, когда в доме, заполненном беспокойными снами его обитателей, было душно и трудно дышать, Дафна решила спать в саду на старом, изъеденном молью одеяле, извлеченном из затянутой паутиной беседки. Сначала она лежала, глядя во все глаза вверх, на ночное небо, где облака уступили место бесчисленным звездам, и говорила себе, что грешно спать среди такой красоты, но, вроде бы наконец задремав, услышала, как женский голос что-то ей шепчет, а потом вздрогнула, осознав, что не спит и не грезит, но все же абсолютно уверена: рядом кто-то был.

В этот момент Дафне пришло в голову, что голос говорил ей нечто важное через прореху в завесе, отделяющей этот мир от иного, тайного, но она не могла вспомнить слова: они растворились во тьме тотчас, как только были произнесены. Раздосадованная, она пыталась что-то выкрикнуть, но не смогла исторгнуть ни звука, вокруг стояла полная тишина: лес не шумел, ветер не шелестел листвой, живые твари в подлеске замолкли. И в этой тишине возник и овладел ею ужасный страх, и она бросилась к дому от места своего ночлега. Сердце отчаянно билось, паника пронзила ее, как молния: она испугалась, что, если останется в саду, ее заманят в место, откуда нет возврата.

В дневное время она слышала теперь не только голоса членов семьи — в голове ее непрестанно звучал свой собственный монолог. Небольшая его часть была посвящена Брэнуэллу Бронте. Когда ей удавалось урвать часок-другой и поработать в своей писательской хибаре, она пыталась понять хронологию истории Ангрии, скорее цикличной, чем линейной, с бесконечными отклонениями от ее привычного хода, но часто отвлекалась и порой ловила себя на том, что повторяет свои свадебные обеты, не вслух, но снова и снова: «…в богатстве и бедности, в болезни и здравии». Томми болен, никаких сомнений, но не болеет ли он из-за тоски по другой женщине, Снежной Королеве?

Однажды дождливым днем она сидела в кресле, держа на коленях Мари-Терез, и читала ей что-то из детского издания сказок Ханса Кристиана Андерсена — ту же самую книгу она читала когда-то Тессе и Флавии, а еще раньше мать читала ей. Маленькую Дафну эти сказки напугали так сильно, что она до сих пор это помнила; ее мама притворилась, что она и есть Снежная Королева: ее лицо было бледным, как лед, и совершенно бесстрастным, словно ее подлинная суть вышла наружу, пока она рассказывала сказку, и открылось именно то, что Дафна давно подозревала: мама не любит ее… И даже теперь, после того, как минуло столько лет, так быстро, словно время замкнулось на себе самом, Дафне пришлось крепко зажмуриться, чтобы не расплакаться. Ближе к концу Мари-Терез почти совсем заснула, но Дафна продолжала очень тихо читать вслух о том, как маленькая девочка по имени Герда отправилась в далекое путешествие, чтобы разыскать самого своего дорогого друга Кая, мальчика, близкого ей, как брат. И вот наконец она находит его во дворце Снежной Королевы, неподвижного и промерзшего до костей. Горячие слезы Герды заставляют его обледеневшее сердце оттаять: он в конце концов начинает плакать, и крошечный осколок стекла выходит из глаза. Теперь он вновь способен четко все видеть, чары рассеиваются. Но Дафна не могла дать волю слезам, не позволила бы себе это ни перед Томми, ни в присутствии кого-либо еще. Она чувствовала, что если начнет рыдать — не сможет остановиться, это будет целое море слез, и она утонет в нем.