Дафнис и Хлоя

После такого опасного приключения Даркон, спасенный не из пасти волчьей, по пословице, а из псиной, пошел залечивать раны. Дафнису же и Хлое стоило немалого труда собрать до ночи коз и овец. Испуганные волчьей шкурой, встревоженные лаем собак, одни вскарабкались на вершины утесов, другие рассеялись в долине до самого моря. А между тем они привыкли слушаться голоса, весело прибегать на звук флейты и даже собираться, когда хлопали в ладоши. Но волк так напугал их, что они все забыли. Дафнису и Хлое пришлось отыскивать их по следам, как зайцев. Когда же наконец они загнали их в овчарню, – в эту ночь, первый раз, после многих дней, оба уснули глубоким сном и в усталости нашли лекарство от любви. Но когда утро забрезжило, снова начались те же мучения – та же радость свидания, та же печаль разлуки. Они тосковали, хотели чего-то и не знали – чего. Знали только, что причина страданий – для нее ручей, в котором он купался, для него – поцелуй. А время года еще более воспламеняло их сердца.

XXIII

То был конец весны, начало лета. Все дышало силою и полнотою жизни. Наливался плод на деревьях, колос на полях. Всюду – сладкое стрекотание цикад, благоухания лета, нежное блеяние молодых овец. Речные струи, казалось, пели тихую песнь в мирном течении. Ветер в соснах шумел, и звук его подобен был звуку далекой свирели. Яблоки, желая поцеловать землю, полные неги, срывались и падали. Солнце, любящее красоту, заставляло каждого обнажать прекрасное тело. Все воспламеняло Дафниса: погружаясь в холодные ручьи, то плескался он в воде, то преследовал рыб, которые играли вокруг него; и часто с жадностью пил, как будто для того, чтоб потушить внутренний огонь. А Хлоя, выдоив овец и большую часть коз, переливая молоко из подойников в чан, долго не могла кончить работы, потому, что мухи надоедали ей и, когда она отмахивалась, жалили. Потом умывала лицо, украшала голову венком из сосновой зелени, набрасывала на плечи пятнистую шкуру лани и наполняла чашу вином и молоком, чтоб разделить ее с Дафнисом.

XXIV

Но особенно в полуденный час глаза их испытывали чары любви. Тогда Хлоя видела Дафниса нагим, созерцала красоту его в полном цвете и страдала, и все в нем казалось ей совершенным. Любовался и Дафнис, как девушка под шкурой лани, увенчанная сосновою зеленью, протягивала ему полную чашу, и пастуху казалось, что это одна из Нимф священного грота. Он снимал сосновые ветви с ее головы и, поцеловав их, увенчивался ими сам. В то время как он купался, она одевалась в его тунику, тоже сперва поцеловав ее. Иногда, играя, они перекидывались яблоками или украшали голову, заплетали волосы друг другу. Она сравнивала с миртовыми ягодами его кудри, потому что они были черны, а он лицо ее – с золотисторозовым яблоком. Он учил ее играть на флейте; и когда она прикладывала губы к отверстиям, – брал у нее флейту, искал губами того места, которого она коснулась, делая вид, что хочет показать, какой звук она взяла неверно, – и флейта была скромной посредницей поцелуев.

XXV

Однажды, в полуденный зной, пока он играл на флейте и стадо дремало в тени, Хлоя незаметно для себя уснула. Дафнис, видя ее спящей, отложил флейту, любуясь ею с жадностью, не мог насытить взоров, потому что теперь уже не стыдился смотреть на нее, и шептал:

– Как спят ее глаза, как дышит ее грудь! Аромат яблок и боярышника менее сладок, чем ее дыхание. А между тем я не смею обнять ее. Поцелуй ее жалит сердце и, как новый мед, делает безумным. И я боюсь разбудить ее. О, болтливые цикады! Они помешают ей спать оглушительным криком. А вот еще козлы подрались и стукаются рогами. О волки, более трусливые, чем лисицы, зачем вы их не похитите?

XXVI

Между тем как он так говорил, цикада, преследуемая ласточкой, прыгнула на грудь Хлои, чтобы найти в ней убежище. Ласточка не успела поймать беглянки, но, увлеченная погоней, пролетела так близко от лица Хлои, что коснулась его одним крылом. Хлоя, не понимая, что случилось, громко вскрикнула и проснулась. Но когда увидела ласточку, кружившуюся над ее головой, Дафниса, смеющегося над ее испугом, успокоилась и протерла сонные глаза. В это мгновение цикада, спрятавшаяся на груди Хлои, запела, подобно молящей, нашедшей приют во храме богов и возглашающей им благодарственный гимн. Хлоя снова вскрикнула, а Дафнис засмеялся. Пользуясь этим предлогом, он опустил руку под одежду Хлои, чтобы снять с груди ее бедную цикаду, которая, даже под его пальцами, не переставала петь. Хлоя взглянула на нее, улыбнулась, взяла на ладонь, поцеловала и, все еще поющую, снова положила себе на грудь.

XXVII

В это время горлица заворковала в чаще леса, и они заслушались нежного голоса. Хлоя спросила его, что она говорит, и Дафнис рассказал ей сельскую басню: