Даг из клана Топоров

Вечером Хильда сменила сыну повязку. Даг лишь мужественно скрипнул зубами, когда от его раненого затылка отдирали задубевший лен. Он вытерпел боль без единого вздоха и отправился в землянку к невольникам. Когда был выбор, кого послать за кривичами, Хильда чаще посылала Дага. Их язык он сносно понимал, даже подпевал протяжным песням и частушкам. Старшие сестры иногда смеялись и обзывали за это Дага всякими обидными прозвищами, зато старый Горм похвалил. А похвала наставника стоила смеха дюжины глупых женщин! Горм сказал – кто чужую речь разбирает, нигде не пропадет! А не зная языка словенов, по Гардару до теплых морей совсем не просто доплыть…

– Заходь, заходь, – приветливо окликнули Дага из-под заросшего травой холмика. – Как раз малинного отварчику заварим, да и руки от краски помогу оттереть!

Зимой треллям позволяли ночевать в подклети хозяйского дома, зато летом они переселялись в землянки. Пленные кривичи жили отдельно от свеев, и землянка у них была необычная. Слева – два ложа, покрытые старыми протертыми шкурами. Напротив – печка, над ней травки всякие, цветы и шишки развешены против комарья, мышей и прочих назойливых тварей. Справа мужики землянку расширили, сделали вроде ямы, приволокли туда ясеневый чурбан. Вырезали из ясеня дремучего старика, усатого, хмурого. Повесили идолу на шею венки, в ноги перьев накидали, зернышек в горшочках, а самого – укрепили в нише, за пологом.

– Гляди, эта травка по-нашенски будет зверобой, от хворей всяких, – поучал Путята, вытирая о траву руки в разноцветных пятнах. – Вот эта – чистотел, а еще – каштан конский, мята, чеснок, порей, резеда, боярышник…

– А зачем вам еще яма? – Даг кивнул на плотную занавеску.

– То кумирня. Пошли, травки тебе вкусные покажу…

– А это кто? Один? – Маленький Даг упорно сворачивал разговор к глазастому, бровастому чурбану.

– То Велес, покровитель наш, – Путята откинул полог, уважительно погладил идола. – Вот как у вас Тор стоит, от черных язв да от скотского мору сберегает, так у нас Велес.

– А зачем по углам три куста воткнули? – напрягая язык, спросил Даг. С возрастом разбирать говор кривичей стало легче, но собственное произношение хромало.

– Дык чтобы чужак промеж: трех сосенок заблудился. Промеж: трех сосен Белеса селить надобно, да только сосенок в бретьянице где возьму? – Путята, хихикая, обвел рукой убогий подвал. – Вы свою кумирню ладите, мы свою, и всем лепко. Ладно, что Олав смердов не забижает…

– А почему вы Тора не любите, а Белеса любите? – насупился Даг.

– Дык негоже от роду-то отгинаться, – ясными глазами взглянул кривич. – Коли по роду нам Велесу борозду дарить, так уж с тем и помрем. Вот и ты, как дитятей тебя пестуют, так и дыши, не переметывайся.

– А нельзя петушков и Тору, и Велесу резать?

– Так льзя же! Только корня держись, разумеешь? Вон, у чудов, у литвы – свои духи, у лопарей – тоже свои, потаенные, только греки Езусу своему поклоны кладут, а друзих не привечают. Оттого ратный муж: Олег их и бил…

– Путята, а ты ратником был? Ты ночью того великана с одного удара повалил! Почему же тебя купили? Почему ты свободу назад не выкупишь?

– Княжьим человеком был, чадушко… – замялся Путята. – Меня, Даг, не в сече раненым взяли, меня князь в смерды обернул, по честному ряду. Я двоих зашиб… пьяный был, медовухи напился… А драться палкой дело нехитрое. Подрастешь малехо – покажу.

– Путята, а верно, ты без меня бы не поборол Рагнара? – задумался о своем Даг.

– Это верно, – закивал кривич. – Кабы не ты, маленький хозяин, лежать бы нам в сырой земле, ужиков кормить!

На следующий день Сверкеру Северянину полегчало. Избитых хускарлов отпарили в баньке, смазали ссадины барсучьим жиром, напоили травяными отварами. Когда в доме бонда беда, никто не считается, раб ты, свободный или сын самого хозяина. Так заведено встарь, потому и крепки общины свеев. Другое дело на тинге, там за убийство Снорри сосед не отделался бы жизнью словенского раба! Но на ферме все одинаковы, и Даг вместе со взрослыми помогал всем раненым, без разбора. Вечером Сверкера вынесли на травку, а с ним – еще двоих легкораненых. Хильда зарезала петушка, родичи поочередно хлестали кнутом кровь и целовали жертвенную чашу у стоп Одина. Один позволил Сверкеру и другим выздороветь. Это значит – жертвы приняты, можно отбросить печали.

Горм принес лиру, и даже вдова Снорри, белоглазая Гудрун, напевала и улыбалась. С фермы Жаворонка приехал сын Халльварда, пел вместе со всеми. Старухи стали шептаться, что парень хочет посвататься к вдове Снорри. Олав Северянин не возражал, род надо продолжать. Вот пусть только развеется дымок над курганом брата, сказал Олав, тогда и поговорим о новой свадьбе…

– Эй, малыш с когтем, а ты у нас силач!

– Давай, Даг, покажи нам, как ты прирезал того глупого вепря!

– Он спас меня, нечего корчить рожи! – осаживает домашних Сверкер.