Дагестанская сага. Книга II

– Ага! – кричали мальчишки и тут же уносились прочь, оставляя на деревянном полу следы пыльных босых пяток.

Улыбаясь внукам вслед, Айша отправлялась за тряпкой.

* * *

– Хотите верьте – хотите нет, а я и вправду слышал именно так!

Абакар отложил вилку и поднёс к губам салфетку. В наступившей паузе сидевшие за накрытым в доме Ахмедовых столом гости вновь недоверчиво зашумели. Как всегда, атмосфера за столом была весёлой и непринуждённой, в темах для разговоров недостатка не было, как, впрочем, и в закуске тоже.

– Ну да! – снова заговорил Абакар. – А ещё я слышал, что у американцев очень мало разводов не потому, что они такие уж примерные супруги, а потому, что живут без брака. Короче, просто сожительствуют! Пожили немного, не понравилось – разбежались и пошли искать себе другую пару!

– Могу себе представить! – воскликнула жена Абакара Раисат. – Выходит, что никаких тебе обязательств и никаких обязанностей перед семьёй!

– А как же дети? – спросила Фарида, подкладывая подруге в тарелку аппетитный кусочек жареного ягнёнка.

– Ну, дети, конечно, у них тоже рождаются! – с глубокомысленным видом изрёк Абакар. – Скорее всего, у них, наверное, так: пожили, подошли друг другу, поженились, завели детей, не подошли – и… вассалам-ваккалам! – разбежались в разные стороны!

– Надо бы и у нас такое ввести, чтобы…

Раисат не успела докончить шутливой фразы, как её муж тут же воскликнул:

– А ну замолчи, женщина! Слушайте, совсем от рук отбились эти наши жёны! Это Советская власть их испортила. Раньше они очень хорошо знали своё место!

Фарида подвинула к нему блюдо с завёрнутыми в виноградные листики крошечными голубцами и сказала:

– А ведь мы почти ничего не знаем об этих американцах!

– А что там о них знать? Империалисты – и всё! – ответил Абакар.

– Интересно, а они о нас вообще что думают?

Вопрос Фариды вызвал у присутствующих некоторое замешательство, после чего Имран, до этого молчавший и то и дело переглядывавшийся через стол с сидящей напротив хорошенькой Аллочкой, которая недавно приехала из Саратова и работала сейчас старшей пионервожатой в школе, носившей имя Ленина, весело сказал:

– Да, наверное, то же самое, что и мы о них! Думают, наверное, что в Советском Союзе живут сплошные враги… А ещё, небось, думают, что мы здесь звери какие-то, живём одной стаей и кушаем из одной кастрюли!

– Ну, если это в смысле дружбы, то так оно и есть! – произнесла кокетливо Аллочка, играя ямочками на своих нежных и пухлых щёчках. – А может, хватит о них, об американцах этих? Давайте лучше потанцуем или попоём!

– Имран, спой что-нибудь! – поддержали предложение остальные гости.

Не заставив себя долго упрашивать, Имран подошёл к пианино и взял привычным движением несколько аккордов.

– А что вам спеть? – спросил он, обращаясь главным образом к Аллочке.

– Ну – у, что-нибудь такое… о любви, например! – протянула, встряхнув локонами, девушка.

– О, о любви всегда пожалуйста! – весело ответил Имран и запел:

Что так сердце, что так сердце растревожено,
Словно ветром тронуло струну?
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою ещё одну…

Прислушиваясь в своей комнате к звукам инструмента и поющему голосу сына, Айша думала о том, что, может, и надо было ему позволить учиться на музыканта. Уж сколько он умолял об этом и её, и Ансара, но оба оставались непреклонными, потому как в роду у них не было никаких артистов… Хотя, правда, сам Ансар брал, бывало, в руки мандолину, напевая что-то негромким глуховатым голосом и ни разу при этом не сфальшивив. А уж отец её, Ибрагим-бек, тот и вовсе славился своими музыкальными дарованиями, которые иногда позволял себе обнаружить в кругу самых близких друзей. Вот в него-то и пошёл, должно быть, её сын.

Фарида, в отличие от мужа, не пела и к музыке в целом относилась ровно, выделяя из неё отдельные произведения и считая, что без остальных вполне можно обойтись. Она, конечно, гордилась музыкальными талантами мужа, хотя и ревновала его в глубине души к музыке. Трезвый, прагматичный ум и спокойная рассудительность молодой женщины, граничившие с удивительной для её возраста мудростью, являли полную противоположность весёлому нраву и неиссякаемому жизнелюбию Имрана, который, даже став отцом двоих сыновей, не утратил юношеского задора, беспечности и легкомыслия и, словно мотылёк, перелетал от одного яркого цветка к другому, наслаждаясь нектаром и оставляя весьма приятные о себе воспоминания.

Жизнь для Имрана была удивительным, лучезарным явлением, данным человеку для того, чтобы он мог, пользуясь дарованными ему благами, в полной мере ею наслаждаться. А иначе для чего они, эти блага, созданы Всевышним? Всевышний, впрочем, был для него далёк и так же абстрактен, как для большинства его сверстников.