Дагги-Тиц

— А вы защищаетесь… вот так… и отвечаете, но не рубящим, а колющим ударом! Потом делаете обманное движение и бьете сбоку…

Наверно, любой, кто хоть немного знаком с настоящим фехтованием, покатился бы от смеха, увидев эту «тренировку». Но мальчишки с проволочными шпагами относились к делу с великой серьезностью. Запыхавшись, повторяли выпады и защиты, и это было почти так же занимательно, как бой-поединок…

О правилах боя договорились в самом начале и железно: по голове не бить, в лицо и шею не колоть, сильно не «тыкать» и ноги, если они голые (как у Костика и Фонарика), не задевать…

Потом разбились на пары — и началось!

Оказалось, что все разученные приемы разом позабыты. Лодьке пришлось растаскивать Синего и Гоголя, которые бросили шпаги и вцепились друг в друга. Фонарику, несмотря на строгие правила, Рашид украсил длинной ссадиной ногу, а сам заработал от него клинком по уху…

К счастью, появились Атос, Лешка Григорьев, Шурик Мурзинцев (со Славиком Тминовым на плечах), а за ними — сонный и хлопающий губами Цурюк. Старшие быстро навели порядок. Если кто-то превращал благородный поединок в драку, то на первый раз ему — пинок, на второй — вообще отдыхай на поленнице, рядом со смирным Славиком.

Сами старшие за шпаги не брались. Может, и хотелось им, да, видимо, считали, что несолидно уже… Шурик Мурзинцев чиркал карандашиком в блокноте — наверно, для своей «летописи». Только Цурюк сунулся: дайте, мол, с кем-нибудь посражаться. Но ему сказали, что он еще не знает приемов и пусть посидит, как Славик. Цурюк стал уныло доказывать, что приемы знает лучше всех, но тут прикатил на новеньком звенящем велосипеде «ЗИЧ» Вовчик Санаев. Это был одноклассник Атоса и Лешки, сын известного в городе хирурга. Велосипед ему купили только вчера. Все, конечно, обступили счастливца. Сверкающий руль «ЗИЧа» был круто изогнут, как у гоночного велосипеда. Подержаться за такой (поскольку прокатиться все рано не дадут) и то была радость. Вся старшая компания отправилась в обширный двор, именуемый «большая ограда» — испытывать новинку. Потащился туда и Цурюк — вдруг и ему дадут проехаться?

Остальные снова взялись за оружие.

Но, едва зазвенели клинки, как опять появился велосипедист. Вовка Неверов. Его велосипед был, в отличие от санаевского, ржавым и дребезжащим. Не поймешь даже, какой марки, потому что собран из «всякого утиля». Но все равно сразу несколько человек заныли: «Фома, дай прокатиться». Вовка великодушно толкнул велосипед от себя: вот, мол, вам на растерзание. Синий, Сидоркин и Фонарик подхватили его в шесть рук. Синий первый сумел прыгнуть на седло и покатил, вихляясь, в объезд Стрелки, вдоль поленниц. Фонарик и Сидоркин побежали следом, требуя, чтобы Толька уступил им очередь после первого же круга…

Неверов, между тем, увидел шпаги, сходу сообразил что к чему и пожелал, конечно скрестить с кем-нибудь клинки.

— Давай с тобой! — глянул он на Лодьку. Видимо, угадал в нем заводилу всей этой шпажной затеи. Лодьке не очень-то хотелось. Фома ворвался со стороны, он еще не был посвящен в сложившиеся здесь правила фехтовального искусства.

— Ты же не знаешь приемов…

— Кто? Я? — Фома сдернул со лба мотоциклетные очки из толстого небьющегося стекла (у мальчишек оно называлось «пластиглаз»), кинул их в траву, направил на Лодьку проволочный клинок. — Защищайся, несчастный гвардеец кардинала!

— Сам ты гвардеец! — огрызнулся Лодька (потому что ничего иного не оставалось) и принял правильную — как в кино — стойку.

Но Фоме было наплевать на правила. Он знал только одно: задавить противника натиском, нанести решающий удар и заставить сдаться. Он сразу насел так, что Лодька увидел перед собой сплошное мелькание черных, размазанных в воздухе линий. Начал бестолково отмахиваться и пятиться.

— Да подожди ты, Фома! — заорал со стороны Борька. — Чего ты как псих! У нас не так! Надо по-честному!..

— А я, что ли, не по-честному?! — вдохновенно орал Фома. — Победу надо завоевывать боевым напором! — И снова рассекал воздух у Лодьки перед глазами.

Он напирал пузом и махал, как бешеный. И при этом часто открывал грудь. Лодька мог уже не раз нанести прямой удар своей шпагой, но понимал: на легкий тычок, Фома не обратит внимания, а если ткнуть стальным прутом сильно… Фома был в белой рубашке, и Лодька отчетливо помнил, какое черное отверстие оставила шпага Диего на полотне, обтянувшем грудь капитана…

— Да подожди ты! — почти со слезами крикнул (вернее, взвизгнул) Лодька. — Я тебя уже сто раз мог уколоть, а ты…

— А чего не колол?!

— Потому что ты как паровоз! Прёшь не глядя!..

— А чего глядеть! Защищайся!

Лодька попятился. Прижался лопатками к твердым торцам поленьев. Он чувствовал (не первый уже раз), что Неверов его не любит. Это была не явная, а спрятанная нелюбовь. И непонятная. Ведь им совсем нечего было делить и никогда они не ссорились. Но Фома порой смотрел с усмешкой, будто знал про Лодьку Глущенко что-то нехорошее. Вот и сейчас…

Лодька опустил шпагу.

— Ну тебя! Ты как ненормальный…