— У Лестека она, — говорил на другой день Микора. — Лестек наследует после тебя власть и желает против тебя получить помощь от Сватоплука. Держа у себя Любушу и твоих дочек, держит он тебя, господин, словно бы в капкане. И знаю я, что он ненавидит тебя, поскольку ты дал ему одну лишь Познанию, а не все государство.
— Это слабый человек, — пожал плечами Пестователь. — Он умер бы от страха, думая, будто бы что-то делает помимо моей воли. Впрочем, никому я не отдам сейчас власти. Разве не слышал ты, что купался я в отваре долговечности и намереваюсь править сотню лет?
— Она находится у Вшехслава Палуки, — в другой раз утверждал Микора.
В ответ же он слышал только лишь смех Пестователя и приказ покинуть покои повелителя.
— Но разве не великаны твои сыновья? — спросил наконец отчаявшийся Микора. — И разве не поступают они, как великаны?
— Они до сих пор еще очень маленькие великаны, Микора. Уйди, чтобы я на тебя не рассердился, — советовал ему Даго Господин, и Великий Канцлер послушно шел в свою канцелярию.
Как-то раз Даго Пестователь вызвал к себе Петронаса.
— Ну а что ты, командир моих придворных стражей, думаешь об исчезновении моей жены и моих дочерей? — спросил он.
— Женщина и три недорослые девицы не сделали бы этого без помощи большой силы, — ответил на это Петронас.
— Верно говоришь, — согласился с ним Даго. — Ты командир моей стражи, но позволил им сбежать.
— Не тебя я обязан был охранять, а тебя, повелитель. Тыы же цел и здоров, так что свои обязанности я исполняю хорошо. Сделай меня командиром своей младшей дружины, и я найду Любушу, даже если она под землей спряталась. Точно как и ты, повелитель, я воспитывался у ромеев и овладел искусством правления людьми. Однако, командую я лишь сотней согдов.
Грозно стянул брови Даго Господин.
— Означает ли это, что ты чувствуешь себя великаном, Петронас. Только лишь люди, скроенные по мерке великанов, знают искусство правления людьми.
— Не знаю, повелитель, как обстоит дело со мной. От того, как ты меня назовешь, зависит моя судьба, карлика ли великана. Но знай, что освоил я еще и искусство творения интриг и искусство лжи.
— И лжешь ли ты сейчас, Петронас?
— Зачем было бы мне лгать. Ноя не получу командования над твоей младшей дружиной, ибо тебе ведомо, повелитель, что я нашел бы Любушу.
— То есть, тебе кажется, что мне нет дела до нахождения Любуши и дочерей?
Склонил голову перед ним Петронас:
— Если я, господин, дам тебе откровенный ответ на твой вопрос, каким бы этот ответ ни был, моя голова упадет с плеч. Тогда, зачем спрашиваешь? Или ты желаешь утратить командира тех, кто защищают твою жизнь?
— Верно считаешь, Петронас. Задам вопрос иначе. Вот теперь, когда уже нет Любуши, могу ли я взять в жены твою сестру, Зоэ?
— Нет, повелитель. Ибо, одно дело, когда кто-то исчез, но может найтись, и совершенно иное дело — если он погиб. Человек не должен иметь двух жен, так как не было их у первого человека по имени Адам. Так меня учили у ромеев.
Задумался Даго Пестователь, а затем сказал:
— Быть может, нас ожидают войны. Потому постараюсь выделить тебе много золота и серебра, чтобы снабдил оружием и лошадями еще тысячу воинов. Подготовишь их и выучишь воинской дисциплине. Таким образом, моя младшая дружина будет насчитывать две тысячи конных. Ты будешь командовать одной тысячей, а я — другой. Но не даю я позволения на поиски Любуши, поскольку то дело Микоры и его шпионов.
И вновь раз за разом вызывал Даго своего канцлера Микору и расспрашивал его про Любушу. Микора был толстым и легко потел от страха. От отца он унаследовал склонность к полноте, зато не унаследовал изворотливости, поэтому чо страхом думал, что с ним случится, если не найдет он супругу Пестователя.
Во все стороны света рассылал Микора своих шпионов, горстями сыпал людям серебряные денары, чтобы получить хоть какую-то ведомость про убежище Любуши. Но, поскольку никаких сообщений о ней не имелось, всякий раз становился он пред лицом Пестователя и повторял:
— Любушу и твоих дочек, повелитель, похитил Авданец.
— Врешь, сукин сын. Хочешь, чтобы я выступил на Геч и начал войну с Дабугом, к радости Сватоплука и других моих врагов.
— Тогда, быть может, правду говорят те, что это сам Сватоплук принял у себя свою племянницу?