Dagome iudex: трилогия

Такое он принял решение, после чего дал знак двум десяткам согдов, которые находились на Вороньей Горе ради его личной охраны и защиты, после чего отправился с Яротой в Гнездо.

Ярота желал выпытать у него про множество дел, только не достало смелости. Не хватило ему отваги даже тогда, когда всем было ведомо, что Даго Пестователь утратил волю и стал карликом, как об этом громко заявляли его сыновья.

Еще в месяце лютом знали Ярота и Петронас, что произошло в Серадзе на Съезде Великанов. Корону юдекса получил Семовит, а потом получил от братьев согласие на захват трона в Гнезде и объявление Пестователя карликом. Когда братья разъехались, чтобы весной начать войну с отцом, Петронас дважды ездил на Воронью Гору и умолял Пестователя, чтобы тот позволил ему расправиться с каждым из его сыновей. Но все время получал отрицательный ответ.

— Мои сыновья еще придут в себя, опомнятся, — говорил Пестователь. — Не допустят они, чтобы внутренняя война уничтожила эту землю, как это произошло при Пепельноволосом. Владеть этой страной можно только лишь по доброй воле, без кровопролития, получив из моих рук Священную Андалу. А я им ее не отдам. Так что они попросту разъедутся по своим владениям. А что они получат, спихнув меня с трона? Только лишь один из них сможет усесться в Гнезде, а это приведет к неодобрению оставшихся. Я этого побаиваюсь, поскольку это означало бы войну между братьями. Ослабнет наша держава, если они поделят ее между собой.

— Господин мой и повелитель, — объяснял Пестователю Ярота. — Твоя Священная Андала для твоих сыновей уже не считается, равно как и твой титул Пестователя. Они мечтают о княжеских коронах, хотят быть комесами, палатинами. Авданец желает нашу землю сделать христианской, чтобы ввести народ наш в историю, что сам ты обещал сделать, но не сделал.

— Не пришло еще к этому время, — пожал плечами Пестователь.

— Авданец думает иначе, — не скрывал нетерпения Ярота. — Ты все еще колеблешься: от кого принять веру — от ромеев или от тевтонских епископов. Авданец давно уже решил это, так как долго жил у Арнульфа.

— Разве не понимает он, что, для того, чтобы принять новую веру, необходимо быь очень могущественным, ибо слабая страна получит не только новую веру, но и вынуждена будет принять новую власть, — отвечал на это Пестователь.

И еще заявил он Петронасу:

— Не извлеку я свой Тирфинг против собственных сыновей. Не буду я детоубийцей, поскольку однажды уже так сделал, и теперь с тревогой и отвращением вспоминаю тот миг.

— Ты имеешь в виду детей Зифики, мой повелитель? — спросил Петронас.

Но ответа он не услышал.

И так вот проходили дни, недели и даже месяцы. Не сделал Пестователь ничего, чтобы уничтожить бунтовщиков, все время оставался он на Вороньей Горе, переполненный болью после смерти Зоэ. Не мог он отряхнуться от этой боли, и иногда на множество часов впадал в странное онемение. Он не желал ничего пить и есть, целыми часами всматривался в Священный Огонь, подпитываемый ворожеями и жерцами. Когда же ему докладывали, что сыновья объявили его безвольным карликом, бывали такие минуты, когда в глубине души он и сам начинал верить, будто бы отозвалась в нем кровь карликового народа. И вновь ничего не делал, чтобы усмирить мятеж, поскольку не хотел убивать сыновей.

На память знал он каждое предложение из Книги Громов и Молний. Учила та книга, что, чтобы править людьми, властитель иногда должен изображать другого, чем является на самом деле. Последние годы он притворялся безвольным, чтобы побудить сыновей действовать, заставить их обрести новые завоевания, расширить границы державы, поскольку сам он, связанный присягой со Сватоплуком и опасаясь войны с Моравской Державой, не мог проводить новых завоеваний. Он думал, что в один прекрасный день сможет заключить сыновей в твердые властные оковы. Но изображение из себя безвольного, сделалось его второй натурой. После смерти Зоэ он и вправду почувствовал себя безвольным. Ибо только лишь двух женщин любил он в своей жизни — Зифику, которой пришлось умереть по его причине, и Зоэ, которую отобрала у него судьба. Он чувствовал, что никогда уже не полюбит никакой женщины, но и не мог воскресить в себе любви к власти. Ужасной казалась ему мысль, что, как это было ему предсказано, будет он жить очень долго, но жизнь эта будет наполнена лишь печалью одиночества. Охватило его тогда чувство изнеможения властью, и если бы в тот момент появился на Вороньей Горе кто-либо из его сыновей, прежде всего — Авданец, опустился бы он перед ним на колени и вложил бы голову под его посеревший и потертый белый плащ, быть может, даже добровольно отдал бы ему Священную Андалу, точно так, как это сделал Пепельноволосый. К сожалению, не прибыл тогда на Воронью Гору никто из его сыновей, лишь доходили до Пестователя известия, что возле града Серадз накапливаются войска, что там над ним насмехаются и собираются силой стащить его с трона.