Дай лапу

Нине Петровне жаль было колготок, не хотелось пачкаться. Она выбрала местечко посуше, где щепок поменьше, и, кряхтя, с неудовольствием, преодолев брезгливость, опустилась на колени.

— Ну? Убедилась? — упрекнула подругу Вера Акимовна. — Что я говорила? Фекла неверующая.

— С ума сойти, — медленно выговорила Нина Петровна.

В глубине складского двора, среди небрежно расставленных шкафов, сборных стенок, стульев, на укрытой бумагой софе, свернувшись, одиноко лежал и подремывал Вася.

— Ну, Верка, — похвалила подругу Нина Петровна, — ты прямо Агата Кристи.

— Акунин я. Жорж Сименон.

— Как лежит. Обрати внимание.

— Как олигарх. Мырдочуб. Вылитый Абрапаска.

— Ну, уж.

— Генеральный секретарь. Вождь трудового народа.

— Мне кажется, он вообще не собака.

— А кто же?

— Бродячая совесть.

— Не говори ерунды.

— Это не ерунда. Я так считаю.

— В Англии дочки смертельно обидели короля, и он так расстроился, что решил эмигрировать. С горем пополам добрался до Сокольников, приморился, бедный, нашел занюханный склад и решил: вот он где, рай земной.

— В России, между прочим, ему тоже прилично досталось.

— Ну, не так все-таки. Там над ним дочки измывались, родная кровь. А тут чужак, одноклеточный, идиот с «мерседесом».

— Знаешь, Вер, — помолчав, сказала Нина Петровна. — Можешь иронизировать сколько угодно. А она существует — мировая душа.

— Ой, Нинк. Совсем ты со своим Богом рехнулась.

— Да уж лучше с ним, чем с твоей демократией.

У Веры Акимовны затекла спина. Она прогнулась, переместилась и поправила на голове платок.

— Не помнишь, Нин, он с ошейником?

— Нет. Я гладила его. Нет.

— Ничего. У меня веревка в машине.

— Запасливая ты.

— Приходится. Столько буйных вокруг. Если не свяжешь по рукам и ногам, кляп не поставишь, с нашим народонаселением справиться невозможно.

— Вась, Вася — осторожно позвала Нина Петровна. — Васенька. Иди сюда, дорогой. К нам. Иди.

— Василий! — зычно крикнула Вера Акимовна. — За тобой пришли. Собирайся, дружок. С вещами!

Пес вяло приподнял голову. Ощупал носом воздух, пытаясь сообразить, откуда доносятся голоса.

— Здесь мы, — Нина Петровна сняла перчатку, просунула ее в подворотню и помахала. — Здесь, видишь? Иди к нам.

Пес крупно зевнул.

— Смотри, дозеваешься, — пригрозила Вера Акимовна. — Шкуру спустят!

Вася лениво сошел с софы и не спеша направился к воротам.

— Умница. Понял. Идет.

— Я же говорю тебе, он не собака.

— Перестань. Фантазерка.

Не дойдя до ворот, Василий остановился, пригнул шею и с любопытством вытянул морду, разглядывая лица странных, копошащихся под воротами женщин, которым он зачем-то понадобился.

— Ближе, Васенька, ближе. Мы за тобой. Понимаешь?

— Смекай, парень, — добавила Вера Акимовна. — Если жить не надоело. Здесь с тебя наверняка шкуру спустят.

— А мы в хорошие руки тебя отдадим.

Пес надломил передние лапы и лег на грудь. Полежал, подумал. Потом подполз к воротам, склонил свою большую голову и просунул нос в щель.

— Едем?

— Не пролезет, — сказала Вера Акимовна. — Вон какой слон вымахал! Застрянет.

— Слушай, Василий, — предложила Нина Петровна. — А ты не мог бы ворота открыть?

— Или разнести их к чертовой матери?

— Не слушай ее, Васенька, она хулиганка. С нею в тюрьму угодишь. Есть на складе кто-нибудь кроме тебя?

— Дружочек, ты пленник?

Пес распрямил задние лапы, потом передние, развернулся в три приема, как грузовик, когда во дворе места мало, и солидно, неспешной трусцой побежал мимо диванов, шкафов, сборных стенок в глубину склада.

— Куда он, Вер? Мы неясно выразились?

— Не паникуй.

— Он больше не выйдет.

— А я говорю, не паникуй, — Вера Акимовна поднялась и обстучала юбку, стряхивая пыль. — Наше дело правое. Давай закурим, товарищ мой.

— Не представляю, что бы я без тебя делала.

— То же самое, что и со мной.

Они закурили.

— Шляпы мы с тобой.

— Ох, нервная ты стала, Нинк. Ну что ты психуешь? Мы же его нашли.

— Найти — мало. Надо еще освободить.

— Подкатим гаубицу и рванем. Первый раз, что ли? Разнесем эту лавочку к чертовой матери!

За забором глухо тявкнул пес.

Нина Петровна вздрогнула и схватилась за сердце.

Вера Акимовна сапожком придавила окурок, опустилась на колени и заглянула в щель.

— Ёксель-моксель… Ай да Вася-Василек. Ведет.

— Кого?

Вера Акимовна поднялась и заговорила быстро и строго.

— Так, Петровна, неспетая песня моя. Утри нюни. Время действовать. Вася часового ведет. Слушай приказ. Я гримируюсь под кочку. На стреме, за уголком постою. А ты умри, что хочешь делай, а мужичка окрути и захомутай. Прижми, чтоб не пикнул. Поняла? Качай права. При на него, как баба из мясного отдела. Не стесняйся в выражениях.

— Что я ему скажу?

— Не имеет значения. Сообразишь. Главное, не мямли. Помни, грубость города берет!

— А ты?

— Даст бог, приманю. Уведу. Устрою им кражу со взломом. Давненько этим не занималась.

— Нехорошо это, Вер.

— А издеваться над животными — хорошо? Наше дело правое, Нинк. Победа будет за нами!

Вера Акимовна вприпрыжку добежала до проходной и спряталась за угол.

Нина Петровна отошла в сторонку, достала из сумочки зеркальце, посмотрелась в него и поправила волосы — приготовилась к встрече.