Дай лапу

— Виктор Петрович, мне нельзя злиться, — распаляясь, возразил Андрей. — Не злись, печенка лопнет. Извините, никто никого не грабит. Сами несут. На блюдечке с голубой каемочкой. Плата за услуги. Вы за свою работу получаете в кассе, мы — из рук в руки. Вы наемный рабочий и вкалываете на бандитское государство, а у нас — неподневольный раскрепощенный труд. Вся разница… Сказанули — грабят. У вас сразу — разбой, грабеж. Как будто по-другому нельзя… Да вы притворяетесь. Сами знаете: разбоем капитала не соберешь. Надежного капитала, я имею в виду. — Андрей задорно, с улыбкой взглянул на следователя. — Надо быть веселым и находчивым. Главное — ум. Мастерство, опыт.

— Надеюсь, вы не станете отрицать, что ваша деятельность противоречит закону?

— Ой, — поморщился Андрей. — Закон. Дуделочка с сопелочкой. Для тех, кому вы служите, законов нет. Их сочиняют для быдла. И применяют тогда, когда выгодно. Тошнит прямо… Прикажете ждать, когда прочухаются? Там такое болото — ракетой не прошибешь. Им хорошо, их устраивает… А инициатива наказуема… Винтики им нужны, болтики, шпинделя… А если не тупан? Куда податься?… Стена!

— Опасный путь, Гребцов, — сказал Кручинин. — Так легко оправдать любое преступление. «Всё позволено» — вот что вы пытаетесь мне доказать.

— Э, фигушки, Виктор Петрович. Немного соображаем. Есть преступления. А есть противозаконная деятельность, которая временно противозаконная… У вас там, наверху, не чешутся. Плевать. Трын-трава. Моя хата с краю. Думать не хотят. Им людей уважать или там… родину любить — предписания нет. Для них Россия — помойка. Они здесь только бабки заколачивают, а живут в Англии, разве не так?

— Послушать вас — прямо патриот.

— Семьдесят лет, — с воодушевлением продолжал Андрей, — сажали, давили, топтали людей, а выходит — ни за что!

— Сколько благородной ярости, — подбросив шарик, усмехнулся Кручинин. — Этому вас тоже научил ваш хозяин?

— Ой, бросьте. Пока своя башня варит. Не жалуюсь. Надоело. Закон, закон. Был бы судья знакомый — вот и все ваши законы. Что, не так?

— Нет, не так.

— Не врите хоть вы-то! — раздраженно воскликнул Андрей. — От вранья люди дохнут!

— С брани, — поправил его Кручинин. — С брани дохнут. А с похвальбы толстеют.

— От вранья — дохнут! — упрямо повторил Андрей. — У меня информация почище вашей… Вот оно где, зло… Это раньше — при Сталине, что ли? — слепые были. А сейчас — во, фигушки. Народ всё видит. И уже давно никому не верит.

— Неравнодушие — хорошо, — сказал Кручинин.

И замолчал, решив, видимо, что достаточно выяснил, каких взглядов придерживается молодой человек. Или делает вид, что придерживается.

Они собирались обогнуть пруд, дойдя до середины бульвара.

День был серенький, но — теплый. Старушки на лавочках разглядывали прохожих. Молодые мамы прогуливались с колясками, читая на ходу прессу. Дети кормили лебедей.

— Мы отвлеклись, Гребцов, вы не заметили? Кажется, не случайно заговорили на общие темы. Как вы считаете?

— А меня хлебом не корми, — с довольной улыбкой согласился Андрей, — дай поговорить с хорошим человеком.

На балконе ресторана Кручинин заметил одного из дружков Гребцова. Издали не разобрал: то ли Иван, то ли Всеволод. Парень стоял, облокотившись о перила, и с большим интересом разглядывал мутную воду.

— Ваши ребята — здесь? Наблюдают за нами?

— Не понял.

Кручинин подбросил шарик.

— Увиливаете — зачем?

— А, — отмахнулся Андрей. — Коситесь… как среда на пятницу. Зря вы. Я не бандит. И кто их там долбанул — не знаю.

— Помогите следствию.

— А я что делаю?

— Философствуете. Комбинируете.

— Воду в ступе толочь. Давайте свои вопросы. Про понедельник я вам правду сказал — бездельничал, кайф ловил.

— Как провели день 9 сентября?

— Ну, встал. Сварил кофе. Сел завтракать. Вы же знаете: спишь, спишь, а отдохнуть не дадут. Влетела Катька припадочная…

Кручинин слушал Андрея вполуха. Он уже знал, каким будет рассказ, и на новые подробности не надеялся. «Нет, не опасен. К убийству отношения не имеет. Дорожки пересеклись случайно. Однако то, что произошло потом и происходит до сих пор, случайным назвать нельзя. Есть за что уцепиться. И разматывать что — есть. В этой ситуации Гребцов фигура, безусловно, важная. Может быть, видел убийцу, не подозревая об этом. А может быть, знает, догадывается, но молчит. Вольницей дорожит. На бульваре болтает охотно, а как под стражей?… Ребята — пешки в большой игре… Надо дать им понять, что фирмой мы займемся попозже. Если вообще займемся. Пусть успокоится. И дружкам передаст… Лихие парни. Без командира вполне могут наломать дров…

И Мамонов, Мамонов… Похоже, они его действительно недолюбливают… Вряд ли были знакомы раньше…» — размышлял Кручинин и на полуслове прервал Гребцова:

— Скажите, Андрей, почему вы решили, что третьим в их доме, в деревне, был именно Мамонов?

— А я и не решил. Я его вообще в глаза не видел — как я мог решить? Кто-то из их шайки. Вот это — точно.

— Почему?

— Почерк… Наш кооперативчик, Виктор Петрович, давно бы в трубу вылетел, если бы мы таких вещей не секли. А мы, между нами, если сокращенно, называемся — «Бригада-ух».

— Удачливых хулиганов?