Дай мне больше (ЛП)

Хантер, вытащи меня из этой штуки.

Хантер, помоги мне.

Но я не могу ему помочь. Как бы я ни старался, я бесполезен. Единственное, что меня сдерживает, — это моя собственная глупая гордость и страх. Почему я не был более внимателен на этих семинарах? Почему я постоянно ускользал по своим делам? Я должен был быть там.

Теперь Изабель развязывает его, и уже не так темно. Она распутывает его узлы, как будто это самая простая вещь. Почему я не мог этого сделать? Она смотрит на меня с мягким нетерпением на лице — не со злостью, потому что понимает, что это не моя вина. Но как долго она будет облегчать мне задачу? Как долго она будет позволять мне лажать, прежде чем ей надоест?

Когда она развязывает Дрейка, он идет к ней. Они прижимаются друг к другу, пока я смотрю, но это уже не то, что было раньше, когда наблюдение за ними возбуждало меня. Теперь я просто чувствую себя одинокой.

Кто-то отталкивает меня от них. Это мудак из клуба в Остине, и он бьет кулаком по моему лицу. Он продолжает бить меня до тех пор, пока не перестает быть тем человеком — теперь он мой отец.

И я знаю, почему он меня бьет. Он знает. Он узнал, что мы с Дрейком делали в темной комнате того клуба, и ухмылка на его лице полна отвращения и ненависти. А я тону в его разочаровании. Я все равно никогда ему не нравилась, и, возможно, именно поэтому. Может быть, он всегда это знал.

Его удары сопровождаются словами, похожими на оружие — пидор, педик, киска. Я просто позволяю ему бить меня. Я не сопротивляюсь и не пытаюсь его остановить. Как и слова, я позволяю ему поносить меня тем, что должно причинить мне боль, — его кулаками и оскорблениями.

Но когда он вбивает меня в землю, пока я не остаюсь лишь куском разорванной плоти на полу, я понимаю, что ничего не чувствую. Удары не причиняют боли. И имена тоже.

Они проходят сквозь меня, как будто меня бьет призрак. Потому что он и есть призрак. Даже за пределами могилы этот печальный старик, который много лет назад спился до смерти, пытается причинить мне боль. Но он не может, больше не может.

И вот так он исчез. Я лежу на полу в богато украшенной комнате в Новом Орлеане, где все изменилось, и в моем видении появляются их лица. Они призывают меня встать. Они обнажены, и я тоже, но я слишком парализован тем, что сделал со мной отец, и не могу пошевелиться. Даже если на моем лице нет ни капли крови, я лежу так, словно истекаю кровью.

Вставай, детка. Иди к нам в постель.

Ее голос звучит так реально, что я удивленно распахиваю глаза. Подняв голову с подушки, я оглядываюсь в поисках ее, но комната пуста. И моя кровать тоже. Схватив с тумбочки телефон, я проверяю время: 8:22 утра.

Встав с кровати, чтобы найти ее, я обнаруживаю, что гостиная и кухня пусты. И когда я понимаю, где она, я замираю. Что я найду, если пойду в его комнату, и как я к этому отнесусь?

У меня нет ни малейшего права злиться, если я найду их голыми, это уж точно. Я играл с их эмоциями, заставлял их быть вместе ради собственного удовольствия, открыла ящик Пандоры. Так что мне лучше быть готовым к тому, что из него выйдет.

Когда я дохожу до его двери, я нерешительно заглядываю внутрь. Дыхание вырывается с резким выдохом. Они спят в нижнем белье, их тела спутаны. Ее голова лежит на его руке, а ее нога задрапирована на его ногу, так же, как она иногда спит со мной. Для парня, который почти никогда не разрешает женщинам ночевать у себя, он выглядит вполне довольным этой.

Увидеть Дрейка — это как снова получить удар по лицу. Вчера вечером я вел себя с ним как мудак. Я полностью осознаю это. И я также знаю, что быть мудаком вообще — отстой, но быть мудаком по отношению к своему лучшему другу, который доверяет тебе, что ты не будешь мудаком, — это низкий уровень. Я должен принести ему самые большие извинения, а потом мне нужно будет разобраться, что, собственно, со мной не так.

Тот минет в клубе был лучшим минетом в моей жизни — прости, Изабель. Хотя я уверен, что она меня поймет. Когда его рот был на мне, а в голове не было ни единой мысли, кроме как о том, что это наконец-то произойдет, это было эйфорично. Темная комната была именно такой, какой я ее себе представлял. Освобождающей, ободряющей, сексуальной. Впервые в жизни я мог держать его в своих руках, и мне не нужно было думать о том, что это значит и что будет дальше.

Дрейк был идеален. Мы были идеальны.

Но где-то на склоне моего оргазма раздался голос отца, напомнивший мне, что со мной что-то не так. После этого я не знала, как смотреть в глаза Дрейку. Я испугался, что он захочет, чтобы я ответил ему взаимностью, и запаниковал. Я подумал, что он решит, что я просто играю роль — анонимный секс без обязательств, но даже я понимал, что это было неправдоподобно. Я оставил его стоять на коленях на полу, как гребаный трус, которым я и являюсь.