Дай мне! (сборник) (СИ)

— Не помню, что случилось. Седьмого класса не помню, как–то не отразился. Как раз в шестом классе, по–моему, я стал заниматься легкой атлетикой, как–то весь ушел в спорт. И в седьмом, восьмом школа была для меня каким–то очень странным местом.

— Ты занимался спортом или по подворотням шлялся, курил, пил?

— Знаешь, у нас была такая компания в школе олимпийского резерва «Буревестник», которая удачно это все совмещала и по подворотням пошляться, и в сборную Ленинграда попасть.

— Детство удалось — пошлялись, попьянствовали в тринадцать–четырнадцать лет…

— Нет, в тринадцать я еще не пил. В четырнадцать, может быть, но это не назовешь пьянством, потому что с бухлом была напряженка жуткая, а коробок анаши стоил три рубля. Тут выбора не было, и нам пришлось курить. И десятый класс я вообще не помню, наверное, он прошел в таком…

— Ты этим гордишься, что было так интересно — курил в десятом классе?

— Мало кого сейчас этим удивишь. Кто сейчас в десятом классе не курит?

— Сейчас, наверное, все курят, но, когда я училась, у нас был такой примерный класс. До одиннадцатого класса ничего не нюхали, не пили. У меня такое детство получилось неконфликтное.

— А мне и подраться приходилось, потому что мне было очень интересно жить. Я способный дико к обучению был, учился в четырёх школах разной направленности, все время переходил из школы в школу. И все время приходилось драться, дрался по жизни.

— Кто выигрывал чаще всего?

— К счастью, я. Иначе вообще в школе не жить. Если б я остался в музыкальной школе, пиликал бы до сих пор на скрипке, может быть, моя жизнь была бы интересней. Но я в этом сомневаюсь, потому что я знаю закулисную борьбу во всех театрах Петербурга. Это жуть, как они там живут. Максимум, кем ты можешь быть, — это первой скрипкой. Все равно сзади трое будут тебя подсиживать и рваться на гастроли по Японии. Это самое главное событие в этом году. Пошлют меня или не пошлют?

— В Японии был?

— Не был.

— Почему?

— Не знаю, до Владивостока мы долетели…

— А в Китае, в Корее?

— Тоже не были. Мне как–то восточные страны не очень нравятся.

— Почему? Они маленькие, красивые.

— Ну, наверное, красивые, но я за свою жизнь столько наездился–налетался, что никуда мне не хочется. Все эти гастроли — такое мелькание городов, что мне уже все похоже друг на друга. И потом, я не испытываю пиетета, эта фраза — «увидеть Париж и умереть» — абсолютно ко мне не относится, мне насрать.

— Лучше в Питере?

— Да, мне б по городу погулять, и чтоб туристов не было. Знаешь, как–то сложно с туризмом, я не путешественник по натуре. Нет такого места, куда бы я хотел. Ну, у меня было такое место, я хотел увидеть Колизей. Увидел, все, больше мне ничего не нужно.

— Рим впечатлил вообще?

— Рим? Кайф, да. Офигенный город.

— Где бы ты хотел жить не в России? В Германии или в Италии, где тепло?

— Куда выгонят. Я не знаю, везде не дома, понимаешь? Эмигранты вообще жалкие люди, поэтому быть жалким не хочется.

— Ну, хотя бы на лето. Дом за границей…

— Зачем? Мне жутко не нравится такая тенденция, если по видеоклипам ее проследить, которые показывают по MTV, — никто не хочет жить в России. Ну, блядь, ни один. Стоит Филипп Киркоров — он, блядь нах, из Голливуда, лондонский дождь какой–то хуярят, потом какой–то Лондон–Париж. Все где–то за границей, все не здесь. Это мечта простого человека — дом за границей, а я не простой.

— Тебе в деревне лучше или в Питере?

— В деревне я не пробовал жить, так чтобы ЖИТЬ. Там же какой–то дикий труд. Ну, это кайфно дня два. Я дико люблю кафешки, понимаешь Я хочу вечером выйти, поесть, испить пивка, встретиться с другом и разойтись. А в деревне без бутылки водки с другом не встретишься.

— Я вот, например, согласна жить в деревне, если там будет ванна, туалет, горячая вода, такое все.

— Я как–то не особенно приучен к комфорту, постольку гастрольная жизнь не способствует развитию этого чувства, когда у тебя дома нет. Я себе купил новую квартиру — попросил сделать ремонт, как в гостинице такой трёхзвёздочной, потому что там я ощущаю себя дома. С пластиковыми дверями, со всей этой хуйней.

— У тебя трудовая книжка есть вообще?

— Не знаю. Надо у директора спросить, наверное, есть.

— Вот перед пенсией задумаешься — обеспеченная старость…

— О пенсии? Ты что, это глупо. В нашей стране иметь трудовую книжку, чтобы получать пенсию? Это взаимоисключающие вещи.

— А накопления на старость, когда ты будешь старый, дряхлый уже?

— Когда я себя почувствую плохо, я этим займусь. Сейчас мне ни к чему.

— А будет поздно?

— Будет поздно, значит, опоздал. Самое главное — нужно научиться терять, когда легко со всем расстаешься, когда нет привязок никаких, и ты один.

— Ты легко теряешь?

— С трудом. Переживаю, когда в жизни происходят какие–то отрывы, разрывы. Я это делаю сознательно.

— Почему сознательно?

— Чтоб не забывать, что все–таки умираем мы все поодиночке, смерть приходит к каждому отдельно, а не в компанию с кем–то, даже не с женой.

— То есть такой любви у тебя быть не может — «любимая, всегда будь со мной». Ты так относишься, что уйдет — все, на хрен.