Дай на прощанье обещанье

– Все, – подтверждала свою готовность Алла Викториновна и выключала свет.

– А зачем свет-то выключила? – Девочка была явно недовольна.

– А затем, – доступно объясняла Алла Викториновна. – Я тебе глазами светить буду. Смотри! Видишь?

Внучка старательно таращила в темноте глаза, но, ничего не увидев, старательно врала:

– Вижу!

– Ну и какого цвета свет? – уточняла дотошная бабка.

– Голубого! – сочиняла Аглая и на всякий случай добавляла: – Правильно?

– Правильно! – подтверждала Алла Викториновна и перебирала пальцами по краю одеяла.

– Чего ты делаешь?

– Играю…

– На одеяле?

– Ну…

– Ну чего ты врешь, баба. Кто ж так играет?!

– Я так играю. Слышишь?

Аглая минуту прислушивалась, а потом сама собой в ушах начинала играть голубая музыка… Рядом с Аллой Викториновной сами собой рождались не только свет и музыка, но и масса вопросов! Например, почему мама с папой на ключ запираются, а ее, Аглаю, оставляют в коридоре? Или почему в туалете пахнет? Или зачем ходить в школу, все равно старость наступит? Или почему тетю замуж не берут? В общем, много всяких «или» в голове возникает и про любое спросить можно. Потому что баба не кричит и не пугается, когда ее про зубы спрашивают, про какашки, про сколько лет и сколько стоит. И у нее на все ответ есть, о чем ни спроси, потому что она – колдунья. «Чуфырница», как называет ее большой поэт, когда она ему голову лечит.

«Я не чуфырница», – обижается Алла Викториновна и руки ее летают все быстрее и быстрее.

– Баба, – говорит о наболевшем Аглая. – Меня мама в туалете заперла. Сегодня.

– Да ладно, – сомневается в истинности внучкиных слов Алла Викториновна. – Не могла тебя мама в туалете запереть, спорим?

– Спорим! – бьется об заклад девочка, а потом через секунду идет на попятную: – Она только сначала меня заперла, а потом – отперла. Но я не вышла…

– Это почему же ты не вышла? – удивляется Алла Викториновна и выключает ночник.

– Не выключай! – требует Аглая и натягивает на голову одеяло.

– Я всегда выключаю, – парирует бабушка.

– Все равно не выключай, потому что темно!

– А под одеялом тебе не темно?

– Темно, – соглашается девочка и высовывает голову наружу. – Все равно не выключай, а то как в туалете.

– А ты что, в темноте сидела?

– Да, – подтверждает Аглая и снова лезет под одеяло.

– А чего не вышла тогда?

– Мама сказала извиниться, а я не извинилась. Пока не извинилась, выходить нельзя.

– А по-моему, тебе просто нравится сидеть в туалете.

– Не нравится, – отклонила бабкино предположение девочка.

– Совсем?

– Совсем! Ну, чуть-чуть только, когда можно там прятаться.

– Так темно же?! – ловит блох Алла Викториновна.

– Нет, – зевает Аглая. – Когда сама прячешься, звезду видно.

– Лампочку? – не сразу понимает внучкину логику Алла Викториновна.

– Нет, звезду. Пойдем, покажу. – Девочка слезает с дивана и тащит бабку к двери. – Ложись, – приказывает Аглая и укладывается на пол первая. Алле Викториновне не остается ничего другого, как бухнуться рядом.

– Смотри, – внучка указывает на пробивающуюся под дверью полоску света.

– Ну… – по-прежнему не понимает бабушка.

– Вот так смотри, – жмурится девочка и прищуривает глаза: полоска света растягивается в тонкий луч, который при сильном зажмуривании то двоится, то троится, то вообще сияет звездой. – Поняла?

– Поняла, – признается Алла Викториновна и поднимается с пола. – Я тоже так умею.

– Ты? – сомневается Аглая.

– Я, – убеждает ее Алла Викториновна и направляется в постель. – Давай спать.

Девочка вскакивает, подбегает к дивану, плюхается на бабкино место и встает на лопатки:

– «Березка». Можешь?

– Нет, – отказывается Алла Викториновна изображать акробатический номер и снова тянется к лампе, чтобы наконец ликвидировать источник света.

– Не выключай! – снова останавливает бабку девочка и щурит глаза. – Делай так же. Смотри!

Алла Викториновна послушно таращит на свет сощуренные глаза и неожиданно догадывается до смысла фразы – «и звездочки в глазах». В глазах были уже не только рождественские звездочки, а неоновые пятна флуоресцентного желто-зелено-голубого оттенка.

– А теперь так, – командует Аглая и накрывает себя и бабку одеялом с головой. – Видишь?

«Еще бы не видишь!» Под одеялом плыли разноцветные круги.

– А мои видишь?

– Вижу, – поддакивает Алла Викториновна.

– Твои какого цвета?

– Мои желтые.

– Это мои желтые, – не соглашается девочка. – А твои голубые…

– И зеленые…

– У меня тоже зеленые. И желтые тоже есть. Два.

Лежат молча. Под одеялом становится душно. Алла Викториновна откидывает край и с шумом втягивает в себя воздух просторного зала:

– Это ты поэтому из туалета не выходила?

– Нет.

– А почему? – продолжает выспрашивать Алла Викториновна.

– Не хотела, – признается Аглая.

– А-а-а… – с пониманием мычит Алла Викториновна и устало выдыхает: – Давай спать.

– Нет, – отказывается девочка и сладко зевает. – Меня мама не любит.

– Глупости какие! – начинает сердиться Алла Викториновна. – С чего ты взяла?

– Она папе все время говорит: «Не надо было рожать».

– А он? – автоматически переспрашивает Алла Викториновна.

– А он говорит: «Поздно, Джонни, пить боржоми».

– А она?

– Она плачет и говорит, что ты заставила.