Дай на прощанье обещанье

– Чего это с тобой, Катя?! – удивилась Зинаида Яковлевна. – Ты вроде как чумная. Поди, опять свои картонки раскладывала? – догадалась она на раз-два.

Катерина молчала.

– И не говори мне, – махнуло рукой привидение. – Скоро, наверное, умру?

– Да с чего вы взяли, Зинаида Яковлевна?! – залепетала Катя, чем выдала себя с головой.

– Проходи-проходи, – торопила ее свекровь. – Кто о таких делах в дверях-то разговаривает.

Увидев сгорбленную спину Зинаиды Яковлевны, Катерина вконец расстроилась и в ожидании неминуемого конца пообещала себе ни в чем свекрови не отказывать. Просьба обозначилась ровно через минуту. Зинаида Яковлевна выложила перед снохой отрез панбархата и многозначительно изрекла:

– Вот.

– Что это? – напугалась Катерина, и глаза ее наполнились слезами.

– Возьми, – торжественно приказала Зинаида Яковлевна, недоумевая, что же все-таки так взволновало сноху.

– Мне? – не поверила Катерина.

– Тебе, – подтвердила свекровь.

Вспомнив об обещании, сноха затрясла головой и со слезами в голосе поблагодарила Зинаиду Яковлевну:

– Спасибо вам, мама.

– За что? – удивилась свекровь. – Тебе работа.

– Какая работа? – опешила Катерина.

– Такая, Катя. Девятый ведь десяток мне, помнишь? Хочешь – не хочешь, а помирать пора. Время, Катя, такое. Сшей, Катя, платье мне на смерть. Уж больно ты хорошо шьешь! Не в ателье же отдавать. Там только испоганят, а отрез-то он ведь, помнишь, еще Ваней из Самарканда привезен. Как знал Ваня. Не зря, значит, долежалась материя. До самой моей до смерти.

– Да вы вроде живы-здоровы, Зинаида Яковлевна.

– Это я сейчас, Катя, жива-здорова. А завтра придешь – и нет Зинаиды Яковлевны. И ведь хоронить не в чем. Что делать будете? По квартирам пойдете меня, старуху, позорить? Нет уж, Катя, ты сшей. Пусть будет. Чтоб на вас люди пальцем не показывали. Мол, старуху в казенном хороните.

Обещание уважить последнюю просьбу намертво связало Катерине руки – отказываться было нельзя. Попросила сантиметр, обмерила Зинаиду Яковлевну, про себя отметив, как усохла она за последний год: и ростом ниже, и в плечах уже, а уж ноги-то! Смотреть страшно – отекшие, негнущиеся. Какие-то отдельные ноги, словно не от Зинаиды Яковлевны.

– Какой фасон делать будем? – всхлипнула Катя и приготовилась рисовать.

– Ну, какой для старухи фасон? – развела руками свекровь. – Два шва, больше не надо.

– Ну что вы говорите, Зинаида Яковлевна! Вы ж платье просили, а не саван. А раз платье, то и говорите.

– Не знаю я, Катя. Как хочешь. Но вот только вырез если…

– Вот так? – поинтересовалась сноха и ткнула Зинаиде Яковлевне в грудь, указав нижнюю точку выката.

– Да что ты! – рассмеялась свекровь. – Чай, не на бал. Повыше подними.

Подняла – снова не понравилось. Пока судились-рядились, полдня прошло незаметно. Проводив сноху, довольная Зинаида Яковлевна уселась перед телевизором и просидела перед ним до вечера, крутя в руках пульт. Что показывали – она не поняла, но лежа в кровати почувствовала, что устала. Свернувшись калачиком, Зинаида Яковлевна уснула.

Утром ее разбудил звонок телефона. Быстро встать не было никакой возможности: Зинаида Яковлевна с хрустом вытянула руки, потом ноги, потрясла своими отекшими конечностями, а потом медленно начала подниматься. Телефон зазвонил снова. И снова она не взяла трубку, потому что долго сидела на краю кровати, пытаясь усмирить изматывающее головокружение и шум в ушах. Немного придя в себя, Зинаида Яковлевна опустила ноги, нащупала тапочки и попыталась встать. Не тут-то было. Злосчастная кровать обладала какой-то непреодолимой силой притяжения: Зинаида Яковлевна не удержалась на ногах и снова рухнула обратно. Встать на ноги удалось с третьей попытки, но сразу отойти от кровати она не рискнула и еще какое-то время стояла в измятой ночной рубашке. Зинаиде Яковлевне стало грустно от собственной немощи, навалилась тоска и прижала когтистыми лапами к стене, подталкивая жертву вперед, к заветному краю.

Зинаида Яковлевна вспомнила события вчерашнего дня, и тоска стала еще сильнее. Так и есть: нельзя было отдавать отрез, лежал себе и лежал, как игла Кощеева: «утка – в сундуке, яйцо – в утке, в яйце – игла». И вот, пожалуйста, тронули, и понеслось! И вынесли-то всего кусок ткани, а чувство, как будто тебя из собственного дома вытащили вперед ногами. Не надо было никакое платье шить. Не готова – и не готова. Чай, схоронили бы, на улице б не оставили, а то какая-то разница есть, в чем в гробу валяться!

И все-таки разница была. Не хотела Зинаида Яковлевна перед людьми лицом в грязь ударить, не хотела быть хуже Маруни-красавицы, царство ей небесное, не хотела Ваню позорить. И опять же, дважды Ларуся тот отрез просила – не отдала. А не отдала, значит, не отдала. Себе оставила. А куда ей уже ходить? Замуж не пойдешь, в гости не поедешь. Одна дорога осталась.

В пути может случиться всякое. Верила же Зинаида Яковлевна в закон подлости. Вот и доверилась. Срабатывать начал при каждом удобном и неудобном случае. Вот, например, сегодня: звонит Катя и радостно сообщает:

– Раскроила, мама.