Сзади, чуть левее — родной университет, жёлтая громадина. Впереди сквер, за ним — академия военная, чуть правее — памятник с толпой милиции вокруг.
И подъёмный кран. Только что подъехал.
— Суета суёт, — подумав, молвил Профессор, — сама по себе, конечно, есть всяческая суета. Но в агитационном отношении очень даже полезна. Да-с!
Вновь не стал Алёша спорить. Соглашаться, впрочем, тоже. Дело ясное: кран с милицией, любопытных, считай, несколько сот, телевидение со всех каналов. Смотрят же все в одну точку, на памятник. Точнее, на флаг, что к левой руке истукана привязан.
Монумент хотели ещё в 91-м на цветной лом пустить. Обошлось — привыкли за долгие годы, кроме того, и при демократии истукан пригодиться может. Скажем, флаг. Тысячи их сейчас по городу, всех движений, всех партий, никто не глядит, внимания не обращает. А к этому толпы валят с самого утра. Ещё бы! На монумент взобраться, полотнище втащить, к бронзовой руке присобачить. То ли тоже без крана не обошлось, то ли альпинистов пригласили. Глядит народец на малиновый бархат, читает буквы золотые.
«Отечество и Порядок».
Менты-ментозавры у каменного подножия, топчутся (суета суёт!), кран бестолково разворачивают, все такие ма-а-а-аленькие, такие га-а-а-аденькие!
…Этой ночью две «наркоманские» аптеки сизым пламенем загорелись. Без жертв обошлось — и потушили быстро. Неумело поджигали, по-дилетантски.
А ещё в четыре чёрные метки присланы. Честь по чести, с адамовой головой и костями куриными. Текст соответствующий: спалим к чёртовой матери!
Эхо — оно не только в лесу бывает, не только на «Ау-у!» отзывается.
— Поучительно и весьма, — наглядевшись, заметил Профессор. — Так что у вас случилось, Алексей?
Профессор Алёше в коридоре встретился, на пятом истфаковском этаже. Видать, завернул Женин родитель по делам со своего философского третьего. Странного в том ничего нет и быть не может, но за последнее время стал бывший демократ Лебедев если не подозрительным, то наблюдательным — точно. Идёт, скажем, профессор по коридору — велика ли новость? Как в песне старой: один верблюд прошёл, второй верблюд прошёл, третий… Верблюдов же, в смысле профессоров, на каждом университетском этаже предостаточно. Только почудилось Алексею, что Профессор не просто по коридору идёт, не просто с коллегами ручкается и студентам знакомым кивает. Улыбается, отвечает, сам вопросы задаёт, но глаза не на собеседника смотрят, словно сам Женин отец не здесь, не с народом коридорным. То ли ищет кого-то, то ли мыслями вдаль ушёл.
И походка не такая, как после лекций — напряжённая, чуть нервная, словно вокруг минное поле…
Чушь, конечно. Наверно, у самого Алёши настроение подобное выпало — нервное, с напрягом. Подумав немного, он и сам рассудил: чушь. Но случаем все же воспользовался. Подошёл. Протолкался.
Профессор, здрасьте!
Понятно, не плебейское «здрасьте!» — «добрый день». И без всякого «Профессора», по имени-отчеству, со всем студенческим пиететом. Мол, если не торопитесь, если у вас нет четвёртой пары…
Вышли из жёлтого университетского корпуса вместе. У одного лекции закончились, у другого тоже.
А тут памятник. С флагом, с подъёмным краном, с «Отечеством и Порядком».
— А сами как думаете, Алексей?
— Ну-у, — Алёша вздохнул, очки поправил. — Не верится , если честно. Год назад наши… Демократы шум подняли насчёт фальсификации. Бюллетени, открепительные талоны, протоколы комиссий с не теми печатями. Но теперь они, демократы, выборы и проводят, Президент за всем следит! Чего опротестовывать?
И на Профессора покосился. Не сказал ничего Женин родитель, кивнул чуть заметно. Слушаю, юноша., продолжайте.
В метро спускаться не стали — через парк своим ходом пошли. До Профессорова дома всего полчаса ходу, и погода подходящая, словно на заказ. Солнышко, почти весна…
— Дело, конечно, не в демократии, это я, Профессор, понимаю. Никому демократия, честно говоря… Сейчас, как и год назад — Восток против Запада. У нас… На Востоке, где русскоязычные — Десант, во Львове — «Опир». Теоретически и те, и другие могут объявить выборы незаконными, вывести народ на улицы — если денег хватит.
— Хватит…
Не понял Алёша, кому сказано было. Ему, в знак согласия или просто слово эхом отозвалось.
…Всего год назад он, Алексей Лебедев, в эту самую демократию верил! В палатке мёрз, воззвания господина Усольцева расклеивал…
— Но почему — переворот? Победит, скорее всего, Восток…
— …Русскоязычных избирателей много, они сейчас объединились, значит, у нас… у них в парламенте будет большинство. И премьер будет с Востока. Так что? Националы свой «Опир» в бой бросят? Вы этого боитесь, Профессор?
Сказал — и язык прикусил, потому как плохо вышло, хуже некуда. «Боитесь» — даже не намекнул, прямо в лоб врезал. Но не обиделся Профессор, вновь кивнул согласно.
Остановился. По сторонам поглядел. Деревья старые в чёрной коре, влажные голые ветви сирени, мокрый лёд под ногами…
Весна рядом, но зима не ушла.