ДайсМен или человек жребия

— Ун-ун-ун, — сказал я, глядя на доктора Крума с полуоткрытым ртом — как рыба с выпученными глазами, хватающая воздух на палубе корабля. Доктор Крум посмотрел на меня серьезно и уважительно, а затем погладил бородку три-четыре раза.

— Есть дфа класса людей: тфорци и — как фи говорите — тупие работяги. Есть фозмошно сразу отличить, кто тфорец, а кто тупой работяга.

— Ун-ун-ун-ун-ун.

— Яне знаю фашу работу, доктор Райнхарт, но с момента, как фи заговорили со мной, я знаю, знаю.

— Ун-н-н.

— У доктора Райнхарта с мозгами всё в порядке, — сказал доктор Манн. — Но у него писательский барьер. Он предпочитает играть в игры. Он считает, что в каждой статье должен превзойти Фрейда.

— Он долшен, долшен. Есть хорошо префзойти Фройда.

— Люк пишет книгу о садизме, — сказал Джейк, — после которой, возможно, Штекель и Райх будут выглядеть как Бабушка Мозес[113].

Все-таки он подмигивал.

Все трое выжидательно посмотрели на меня. Я продолжал стоять с разинутым ртом и таращить глаза на доктора Крума. Наступила тишина.

— Да, да. Есть интересно, садизм, — сказал доктор Крум, и его лицо дернулось.

— Ун-н-н-н-н-н-н, — провибрировал я, но уже ровнее.

Джейк и доктор Крум смотрели на меня с надеждой, а доктор Манн изящно сделал глоток вина.

— Фы долго работали над садизмом?

В ответ я уставился на него.

Доктор Манн неожиданно извинился и пошел встречать еще троих пришедших на вечеринку, а Арлин взяла Джейка за руку и прошептала что-то ему на ухо. Он неохотно повернулся поговорить с ней. Доктор Крум продолжал смотреть на меня. Я слушал в пол-уха; мне не давала покоя крошка, застрявшая в его бородке.

— Ун-ун-ун-ун, — сказал я. Вышло немного похоже на неисправный трансформатор.

— Прекрасно… я сам думал экспериментирофать с садизмом у циплят, но он встречается редко. Редко.

Доктор Манн вернулся с еще двумя гостями, мужчиной и женщиной, и представил их нам. Одним оказался Фред Бойд, молодой психолог из Гарварда, я был с ним знаком, и он мне нравился, а другой была его девушка, приятная полная блондинка с кремово-гладкой кожей — некая мисс Вэлиш. Когда ее представляли мне, она протянула руку, и когда у меня не получилось ее взять, покраснела. Глядя на нее, я сказал: «Ун-ун-ун-ун-ун». Она опять покраснела.

— Привет, Люк, как жизнь? — спросил Фред Бойд. Я безучастно повернулся к нему.

— Как там у Хердера с его заявкой на грант в Стоу-нуолл? — спросил Фреда доктор Манн.

— Не очень, — ответил Фред. — Они написали, что их средства на этот год уже распределены и…

— Это тот самый доктор Крум? — спросил голос у моего локтя.

Я посмотрел вниз на мисс Вэлиш, а потом на доктора Крума. Крошка по-прежнему была в его бородке, хотя теперь ее почти не было видно.

— Блн-н-н? — спросил я.

— Фред тоже так считает, — сказала мисс Вэлиш и свернула нас с темы разговора. — Он говорит, что восхищается вами по одной лишь причине: вы не выносите никакой чуши.

Неожиданно я поднял свою громадную лапу и небрежно положил ей на плечо. Она была в серебряном закрытом платье, и я запястьем ощущал жесткость мерцающей чешуи.

— Прошу прощения, — сказала она и попятилась. Моя лапа соскользнула, коснулась ее груди и безжизненно повисла, чуть качнувшись маятником.

Она покраснела и бросила взгляд на трех мужчин, беседовавших неподалеку.

— Фред говорит, что доктор Крум очень хорош в своем деле, но то, что он делает, на самом деле не важно. Что вы думаете?

— Ун-н, — громко сказал я и топнул гигантской ногой.

— О, я тоже. Мне самой не нравятся опыты на животных. Я уже два года занимаюсь социальной помощью на Стейтен-айленд[114]. Столько всего нужно сделать для людей.

Теперь она посмотрела на диван, где беседовали доктор Феллони, пожилая дама и худая старая большая шишка: казалось, мисс Вэлиш отдыхает в моей компании.

— Даже здесь, в этой самой комнате, есть люди, чьи жизни не состоялись, люди, которым нужна помощь.

Я промолчал, но с нижней губы сорвалась капелька слюны и начала свое паломничество по рубашке.

— Если мы не научимся устанавливать контакт друг с другом, — продолжила мисс Вэлиш, — осознавать друг друга, все цыплячьи лекарства в мире бесполезны.

Я разглядывал шары Арлин, колебавшиеся в свете люстры. Небольшой оргазм слюны опять стек с моей нижней губы.

— Что меня восхищает в вас, психиатрах, так это то, как вы сдерживаете себя, остаетесь бесстрастными. Вы что, никогда не чувствуете страдание, с которым вам приходится иметь дело? — мисс Вэлиш опять повернулась ко мне и состроила гримаску, увидев мой галстук и рубашку.

Я стал неуклюже искать в кармане часовой корпус с кубиком.

— Разве вы не чувствуете страдание? — повторила мисс Вэлиш.

Вытаскивая часовой корпус, я трижды дернул головой и промычал одно «Ун».

— Боже мой, вы мужчины такие упрямые.

Я медленно подтянул нижнюю челюсть; она ныла от отвисания. Пробежав языком по сухой верхней губе, я вытер платком слюну с груди и в упор посмотрел на мисс Вэлиш.

— Сколько сейчас времени? — спросила она.

— Как раз пора перестать играть в слова и заняться делом, — сказал я.