ДайсМен или человек жребия

— Прошу тебя, Линда. Я хочу тебя… Хочу обладать тобой, но прежде я хочу ласкать тебя, целовать тебя и сделать так, чтобы ты приняла мою любовь без… то есть полностью расслабившись. Знаю, что это невозможно, и потому предлагаю тебе способ, при помощи которого этого можно добиться. Представь себе девочку, которая собирает на лугу цветы. Представила?

На меня уставилась стерва:

— Да на фиг мне это надо?

— Если ты сделаешь это, ты сможешь… если ты будешь следовать моим инструкциям — возможно, ты откроешь нечто удивительное… Если я сейчас трахну тебя, мы с тобой ничему не научимся, — я резко, так что наши лица оказались почти рядом, наклонился над нею. — Маленькая девочка собирает цветы на прекрасном, роскошном, зеленом, но совершенно пустом лугу. Ты видишь ее?

Она задержала на мне взгляд, потом опустила голову на валик кушетки, сдвинула ноги. Прошло две или три минуты. Издалека доносилось приглушенное стрекотанье — мисс Рейнголд печатала на машинке.

— Я вижу маленькую девочку… она собирает тигровые лилии у болота.

— Красивая девочка?

(Пауза.)

— Да, очаровательная.

— А родители? Что у этой девчушки за родители?

— Еще я вижу маргаритки и кусты сирени.

(Пауза.)

— А родители — сволочи. Бьют ребенка… а ведь она еще совсем крошка. Покупают длинные ожерелья и хлещут ее. Связывают сцепленными браслетами. Дают ей отравленные леденцы, от которых ее тошнит, и потом заставляют вылизывать собственную рвоту. Никогда не позволяют ей остаться одной. И стоит ей, вот как сейчас, пойти в поле, когда она возвращается, они ее избивают.

(Я помалкивал, хотя побуждение сказать «и они бьют ее, когда она приходит домой» было поистине геркулесовой силы.) Последовала долгая пауза.

— Они колотят ее книгами. Бьют книгами по голове снова и снова. Колют булавками и карандашами. И еще кнопками. А потом запирают в погребе.

Линда ничуть не расслабилась; она не заплакала, она по-прежнему оставалась стервой — поносила родителей, а к бедной девочке испытывала не сочувствие, а только ожесточение.

— Посмотри повнимательней на эту девочку, Линда. Очень внимательно. (Пауза.) Ну? Эта девочка?.. (Пауза.)

— Эта девочка… плачет.

— Почему эта де… есть ли у нее… есть ли у этой девочки цветы?

— Есть… есть… Это — роза, белая роза. Я не знаю откуда…

— Что… какие чувства питает она к белой розе?

[Пауза.]

— Белая роза… единственное существо во всем мире, с которым она может поговорить… единственное существо, которое любит ее… Она держит цветок за стебель перед глазами и разговаривает с ней… нет… она не держит ее. Роза сама плывет к ней… как заколдованная, но девочка никогда, ни разу в жизни, не прикоснулась к ней… И она никогда не целует ее. Просто глядит и… и в такие… в такие минуты… она чувствует, что счастлива… С этой розой… с белой розой она счастлива.

Еще через минуту Линда заморгала и открыла глаза. Поглядела на меня, на мой поникший член, на стены, на потолок. На потолок. Раздался звонок, причем, как я вдруг осознал, уже, кажется, в третий или в четвертый раз.

— Час прошел, — изумленно проговорила Линда и потом добавила: — Какая дурацкая смешная история, — но без горечи, мечтательно.

Если не считать молчаливого одевания, сеанс был окончен.

14

В эти первые месяцы жизни по воле жребия я вовсе не намеревался позволить костям руководить всей моей жизнью и не стремился стать существом, каждый шаг которого определяет жребий. Тогда подобная мысль меня бы просто испугала. Я старался выбирать такие варианты, чтобы ни Лил, ни коллеги не заподозрили, что я ввязался в нечто, прямо скажем, неортодоксальное. Я тщательно прятал от всех свои зеленые мерцающие кубики и при необходимости обращался к ним в условиях полной секретности. Но вскоре я обнаружил, что довольно быстро привыкаю исполнять случайные прихоти жребия. Какие-то приказы могли меня возмущать, но я шел и делал свое дело, как хорошо смазанный автомат.