ДайсМен или человек жребия

— Боже милостивый, — сказал я громко, — помоги нам в этот час служить воле Твоей, быть в согласии с душой Твоей, и да будет каждый вдох наш ко славе Твоей. Аминь.

Не поднимая глаз, я сел и стал размышлять, что делать дальше. На моих начальных сеансах с Эриком я применял в основном свой обычный метод ненаправленной терапии, и, к моему крайнему замешательству, именно он стал первым пациентом в письменной истории психиатрических наблюдений, который оказался способен просидеть молча и совершенно расслабившись все три первые терапевтические сессии подряд. На четвертой он проговорил час без умолку о состоянии своей палаты и мира в целом. На последующих сеансах он то молчал, то говорил сам с собой. В предшествующие три недели я только пару раз ставил предписанные жребием эксперименты и дал Эрику задание почувствовать любовь ко всем облеченным властью, но все мои уловки были встречены молчанием. Теперь же, когда я поднял голову, он смотрел на меня настороженно. Пригвоздив меня к месту своими черными глазами, он вынул из кармана пачку «винстона» и без слов предложил мне сигарету.

— Нет, спасибо, — сказал я.

— Просто как Иисус Иисусу, — с насмешливой улыбкой сказал он.

— Нет, спасибо…

— А что это за штуки с молитвами? — спросил он.

— У меня сегодня… религиозное настроение, — ответил я, — и я…

— Вам полезно, — сказал он.

— …Хотел, чтобы ты разделил это мое чувство.

— Да кто вы такой, чтобы быть религиозным? — спросил он неожиданно холодно.

— Я… я… я Иисус, — ответил я.

Мгновение его лицо сохраняло холодную настороженность, а потом расплылось в высокомерной улыбке.

— У вас нет воли, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы не страдаете, вы не умеете заботиться, в вас нет огня, чтобы быть Христом, который действительно живет на земле.

— А у тебя, сын мой?

— А у меня есть. Во мне всегда был огонь, который сжигает меня изнутри каждый миг моей жизни, чтобы разбудить этот мир, чтобы выгнать долбаных ублюдков вон из храма, чтобы принести меч их отравленным идеей мира душам.

— Но как же любовь?

— Любовь? — рявкнул он, теперь сидя прямо и напряженно. — Любовь… — сказал он тише. — Любовь, говорите. Я испытываю любовь к тем, кто страдает, кто вздернут на дыбу этой машиной, но не к тем парням, что отдают приказы, не к палачам, не к ним.

— Кто они?

— Ты, приятель, и каждый, кто мог бы изменить машину, или сломать ее, или перестать работать на нее, но этого не делает.

— Я — часть машины?

— Каждую минуту, участвуя в этом психотерапевтическом фарсе в этой тюрьме с санитарами, вы вбиваете свой гвоздь в старый крест.

— Но я хочу помочь тебе, дать тебе здоровье и счастье.

— Ой, меня сейчас вырвет.

— А если бы я перестал работать на машину?

— Тогда для вас не все было бы потеряно. Тогда я мог бы послушать; тогда ваше мнение имело бы значение.

— Но если я оставлю систему, как я смогу тебя увидеть снова?

— Есть часы посещений. К тому же я собираюсь пробыть здесь совсем недолго.

Мы сидели на своих стульях и разглядывали друг друга с настороженным любопытством.

— Ты не удивлен тем, что я начал нашу сессию с молитвы, или тем, что я Иисус?

— Вы играете в игры. Не знаю почему, но вы это делаете. За это я ненавижу вас меньше, чем других, но знайте, что я никогда не стану вам доверять.

— Ты думаешь, что ты Христос?

Он отвел взгляд и посмотрел на закопченное окно.

— Имеющий уши, чтобы слышать, да услышит, — сказал он…

— Я не уверен, что ты достаточно любишь, — сказал я. — Я думаю, что любовь — ключ ко всему, а тебя, похоже, переполняет ненависть.

Он снова пристально взглянул на меня.

— Вы могли бы сражаться, Райнхарт. И без всяких игр. Вы должны знать, кто ваш друг, и любить его, и знать, кто ваш враг, и нападать.

— Это трудно, — сказал я.

— Просто откройте глаза. Имеющий глаза, чтобы видеть, да увидит.

— Я всегда вижу и хороших, и плохих парней, мельтешащих внутри одного и того же человека. Но никогда не вижу мишень. Всегда хочу простить и помочь.

— Человек, что вне машины, Райнхарт, и человек, который является частью машины, — их несложно увидеть. Тех, кто лгут, обманывают, манипулируют и убивают, — вы видели их. Просто пройдитесь по улице с раскрытыми глазами, и у вас не будет недостатка в мишенях.

— Ты хочешь, чтобы мы их убивали?

— Я хочу, чтобы вы с ними сражались. Идет мировая война, и каждый призван, и вы либо за машину, либо против нее, вы или часть ее, или она каждый день проходится рашпилем по вашим яйцам. Сегодня жизнь — это война, хотите вы этого или нет, и пока что, Райнхарт, вы по другую сторону.

— Но ты должен возлюбить врагов своих, — сказал я.

— Конечно. И ты должен ненавидеть зло, — ответил он.

— Не судите, да не судимы будете.

— Не садись голой жопой на ежа, — ответил он без улыбки.

— Мне недостает огня: я всех люблю, — сказал я грустно.

— Вам недостает огня.

— Какая тогда роль мне по плечу? Я хочу быть религиозным человеком.

— Может, ученика, — сказал он.

— Одного из двенадцати?

— Вероятнее всего. Ведь ваша цена — тридцать баксов в час?