ДайсМен или человек жребия

— Идти задом наперед — это решение, конечно, но только временное. Использовав его, и ползание, и бег спиной, и прыжки на одной ноге, я почувствую себя стесненным, ограниченным, повторяющимся, роботом.

— И это хорошо, я знаю. Я хочу сказать, да, я ненавижу маленьких девочек, но теперь, когда мне не так интересно их трахать, я думаю что это… определенно прогресс. — Он посмотрел мне прямо в глаза, и я ответил ему тем же.

— Разговоры тоже проблема, — сказал я. — У нас сложился определенный синтаксис, манера говорить, логика. У меня есть привычка мыслить логически, и от нее, очевидно, нужно избавляться. А также словарный запас. Почему я мирюсь с ограниченностью наших привычных слов. Я болван! Болван!

— Но… но… в последнее время… боюсь… я почувствовал… я как-то даже боюсь об этом сказать…

— Судьеход. Художественная жвачка. Чудодел. Доброжолт. Галантгеронт. Ухтырь. Веселец. Почему нет? Человек искусственно ограничил себя прошлым. Я чувствую, что вырываюсь на свободу.

— …Что я, мне показалось, что теперь мне нравятся… маленькие мальчики.

— Прорыв. Определенно прорыв, если я смогу и дальше противостоять своим привычным моделям поведения, как сегодня утром. И секс. Сексуальные стереотипы тоже необходимо разрушить.

— Я хочу сказать, действительно нравятся, — сказал он подчеркнуто. — То есть, я не хочу насиловать их или причинять им боль или что-то подобное, хочу просто трахать их, и чтобы они у меня отсасывали.

— Возможно, этот эксперимент может завести меня на опасную территорию. Полагаю, поскольку меня никогда не тянуло к изнасилованию маленьких девочек, теоретически следовало бы это попробовать.

— И мальчиков… маленьких мальчиков легче заполучить. Они более доверчивы, менее подозрительны.

— Но одна мысль причинить кому-то настоящую боль пугает меня. Я полагаю… Нет! Это ограниченность. Ограниченность, которую я должен преодолеть. Чтобы освободиться от привычных тормозов, мне придется насиловать и убивать.

Его стул скрипнул, и я услышал, как его нога опустилась на пол.

— Нет, — сказал он твердо. — Нет, доктор Райнхарт. Я пытаюсь вам сказать, что нет больше нужды в изнасилованиях и убийствах. Можно даже не бить.

— Изнасилование или хотя бы убийство абсолютно необходимо Человеку Случая.

Уклониться от этого — значит уклониться от прямой обязанности.

— Мальчики, маленькие мальчики, даже подростки, подойдут не хуже, я уверен. С маленькими девочками опасно, док, я вас предупреждаю.

— Опасность необходима. Вся концепция Случайного Человека — самая опасная и революционная из выработанных человеком. Если полная победа требует крови, да будет кровь.

— Нет, доктор Райнхарт, нет. Вы должны найти другой способ. Менее опасный способ. Вы ведь о живых людях говорите.

— Только с точки зрения наших привычных стереотипов восприятия. Вполне может быть, что маленькие девочки — это на самом деле демоны из другого мира, которых отправили нас истребить.

Он не ответил, но я услышал, как стул издал легкий скрип.

— Совершенно ясно, — продолжил я, — что без маленьких девочек у нас не было бы женщин, а женщины — соплеть гадцев клистинг сифонен.

— Нет, нет, док, вы меня искушаете. Я это знаю, теперь я это понял. Женщины — это человеческие существа, они должны ими быть.

— Называйте их как хотите, но они отличаются от нас, Остерфлад, и вы не можете этого отрицать.

— Я знаю, знаю, а мальчики не отличаются. Мальчики — это мы. Мальчики хорошие. Я думаю, я мог бы научиться любить мальчиков и больше так не переживать из-за полиции.

— Конфеты и доброта девочкам. О., и твердый член мальчикам: возможно, вы правы. В вашем случае это точно нарушит привычку.

— Да, да.

Кто-то постучал в дверь. Час истек. Пока я в оцепенении спускал ноги на пол, я почувствовал, как мистер Остерфлад энергично сжимал мою руку — его глаза сверкали радостью.

— Это была величайшая терапевтическая сессия в моей жизни. Вы… вы… вы мальчик, доктор Райнхарт, настоящий мальчик.

— Спасибо, О. Надеюсь, вы правы.

24

Медленно и неуклонно, друзья мои, я начинал сходить с ума. Я обнаружил, что меняется все, что осталось от моего «я». Когда я решал не тревожить спящий Жребий и быть самим собой, оказывалось, что мне нравятся абсурдные комментарии, анекдоты, поступки. Я забирался на деревья в Центральном парке, принимал позу лотоса для медитаций посреди вечеринки с коктейлями и каждые две минуты изрекал эзотерические, пророческие сентенции, которые были непонятны и скучны даже мне самому. Заканчивая телефонный разговор с доктором Манном, я оглушительно орал: «Я — Бэтмен», — и все это вовсе не потому, что так велел Жребий, а потому что так хотелось мне самому.