На этот раз я накинул халат, сказал малышам продолжать без меня и стоически зашагал к двери. Высунув за дверь лицо обольстителя, я увидел доктора Феллони. Мы смотрели друг на друга целых пять секунд, не веря своим глазам. Затем она залилась краской так, что я могу сказать только: у ее энергично кивавшей головы случился оргазм. Она развернулась и побежала по коридору. На следующий день позвонил ее секретарь и сказал, что доктор на конференции в Цюрихе и ее не будет две недели.
29
М
ой опыт с Терри Трейси в частности и результаты «Колумбийского копуляционного беспредела» в целом стали для меня откровением. В тот вечер, когда доктор Феллони убежала с порога квартиры и умчалась на такси через Атлантику в Цюрих, я вернулся в спальню, где обнаружил, что Трейси и Джордж усердно трудятся в постели и не обращают внимания на мое присутствие, как, судя по всему, до этого не обратили внимания и на мое отсутствие. Я стоял и наблюдал, как простыня, прикрывавшая зад Джорджа, поднималась и опускалась в равномерном ритме; и, когда простыня содрогнулась, на меня снизошло что-то вроде Божественного откровения. Раз другие люди тоже способны играть искусственно заданные им роли, значит, они могут играть и роли, продиктованныеСтоя там, я начал ощущать, что всего лишь играл со
Может быть, стоит попытаться обратить других людей на путь
Моя
— Вы не могли бы принести нам полотенце? — попросила Терри. Ее лицо и тело по большей части были спрятаны под простыней и грузной массой Джорджа.
Даже это грубое вмешательство не сбило моего воодушевления. В эти выдающиеся минуты я воспринимал себя совершенно серьезно. Я пошел в ванную и принес им полотенце, и, хихикнув раз-другой, они улеглись рядышком молча, опять не обращая внимания на мое присутствие. Простыня лежала ровно и неподвижно поверх их безмолвных форм, и я отправился на цыпочках к месту, где на полу лежали мои брюки, и достал из кармана кубики. «Нечетное»: начну
Как добрая фея, оставившая гривенник под подушкой, я собрал свою одежду и ускользнул в ночь; бессмертные слова Христа эхом отдавались в моих ушах: «Врач, исцелись сам, и ты исцелишь также и своего больного. Было бы лучшей помощью для него, чтобы увидел он своими глазами того, кто сам себя исцеляет»[93]
. Я был полон решимости сорвать с тела неприметную одежду доктора Люциуса Райнхарта и предстать перед моими пациентами голым, раскрытым:30