— Тогда почему не позволить
Она опять подняла взгляд.
— Вы поэтому всё время меняете роли и так странно себя ведете?
— Отчасти.
— Вы позволяете… случаю… паре кубиков решать, как вам жить?
— В определенных пределах — да.
— Как вы это делаете?
В первый раз ее глаза оживились. Болтая ногами, она внимательно слушала, пока я вкратце объяснял ей, как придумывать варианты и жить, подчиняясь выбранному
— Боже мой, — сказала она, когда я закончил. Она опять посмотрела на меня. — Это же чудесно.
Она помолчала.
— Сначала вы были преподавателем истории, потом отцом Форбсом, потом любовником, сводником, психиатром, а теперь вы —
Мое лицо пылало от радости победы.
— А на самом деле, — сказал я, — я работаю на «Скрытую камеру».
Терри побледнела: понадобилось две минуты, чтобы убедить ее, что я пошутил. Придя в себя — или, по крайней мере, так казалось, — она улыбнулась своей мягкой улыбкой, посмотрела на меня, ухмыльнулась, а потом захихикала. Она смеялась минуты две, потом успокоилась. Достала из кармана своего жакета платок и вытерла слезы. Кусая нижнюю губу, но пытаясь смотреть мне в глаза, она сказала тихо:
— Кажется, я хочу попробовать… стать
— Вам это пошло бы на пользу, — сказал я.
— Хуже не будет.
— Вот это правильный настрой.
Поначалу у нас с Терри ничего не получалось. Она была слишком апатична и скептически настроена, чтобы подчиняться решениям
И только недели через две у нас наконец состоялась сессия, которая привела ее к прорыву — она поверила в
— У меня… у меня проблемы… с убежденностью. У меня должна быть… вера, но ее нет… — Она умолкла.
— Я знаю, — сказал я медленно. —
Наступила тишина.
— Да, отче, — сказала она и — редкий случай — улыбнулась мне.
Я вернул ей улыбку и продолжил:
— Здоровый скепсис — неотъемлемая составляющая истинной религии.
— Да, отче, — сказала она, продолжая улыбаться.
Я откинулся в кресле.
— Вероятно, мне следует прочесть вам проповедь.
Я бросил кубик на стол между нами.
— Я слушаю, — сказала она, поскольку я продолжал молчать.
— Возможно, это прозвучит несколько в духе отца Форбса, но кто я такой, чтобы спорить с волей
Я взглянул на нее, вид у нас обоих был торжественный.
— Мысль Христа ясна: нужно утратить себя, чтобы спасти себя. Нужно отказаться от личных, мирских желаний, стать нищим духом. Уступая свою личную волю прихоти
Она смотрела на меня беспомощно, будто слушала, но не понимала.
— Понимаете ли вы, — продолжал я, — что единственный неэгоистичный поступок — это поступок, не продиктованный «я»?
Она нахмурилась.
— Я понимаю, что следование воли
Я наклонился и взял маленькую ручку Терри в свою руку. Я говорил совершенно искренне — и, естественно, так и выглядел.
— Слушайте внимательно, Терри. В том, что я собираюсь сказать, — мудрость величайших религий мира. Если человек преодолевает то, что он называет греховностью, своей собственной силой воли, он усиливает гордыню своего эго, которая — даже по Библии — есть тот самый краеугольный камень греха. Только если грех преодолевается какими-то внешними силами, человек осознает свою незначительность; только тогда гордыня уничтожается. До тех пор пока вы как самостоятельная личность стремитесь к добру, результатом будет либо неудача — и отсюда чувство вины, — либо гордыня, которая считается просто фундаментальной формой зла. Вина или гордыня: таковы дары «я». Единственный путь к спасению — это иметь веру.
— Но веру во что? — спросила она.
— Веру в Бога, — ответил я. Она выглядела озадаченной.
— А как же
— Смотрите. Я прочту вам отрывок из священной книги. Слушайте внимательно. — Я полез в письменный стол и достал заметки, которые делал в последнее время, разрабатывая теорию