Дайте нам крылья! (ЛП)

А сейчас у нее осталась всего одна-единственная цель — и в этом была свобода. Да, Пери было немного стыдно — словно она предавалась запретным утехам. Надо было отодвинуть на задний план мысли о Хьюго — о своем сыне, о своем сыне! — и сосредоточиться на мельчайших подробностях оттачивания своего мастерства. Она соревновалась с надвигавшимися облаками, понимая, что теряет драгоценное время, несмотря на все новые знания — от них было не только несказанно приятно, но и тревожно, как не без удивления обнаружила Пери: страх то и дело окатывал ее холодной волной.

Пери ощущала, как нарастает в ней жажда полета, болезненное пристрастие к нему. Она видела это у Питера. Этак и вправду можно забыть, что в жизни есть кое-что поважнее.

И тут — о счастье! — они вырвались из-под фиолетовой тучи. Грохот стих позади, и они поспешили к долине, которая вела к Райскому кряжу, голубому-голубому в косых лучах солнца, — и вот уже они взмыли вверх на динамике, хохоча в полный голос, потеряв голову от радости, облегчения и восторга, и Пери понимала, что не поступится ни капелькой этой радости — пусть она растет, громоздится, набирает силу, как та рокочущая лиловая туча.

— Черт побери, я и не знала, что получится так весело! — закричала Сойка, когда они поднялись над краем утеса и ринулись к реке.

Когда они шлепали по воде, Пери поняла, что она совершенно вымотана и телом, и духом и при этом абсолютно счастлива.

Впереди был длинный-длинный вечер. Пери еще поиграла с Хьюго на отмели, где вода была цвета чая. У теплой прозрачной заводи Пери вдруг охватил полный покой — впервые за долгие месяцы и годы. Да, такой беззаботной она была разве что в четыре года, когда играла у реки на ферме Жанин.

Шахиня сидела на своем любимом насесте — на ветке, нависавшей над водой.

— Экекекекеке, — несколько раз высказалась она, звонко и резко, словно выговаривала им, когда Хьюго слишком уж заливисто смеялся.

— А где твои соколята? — дерзко спросила Пери у сапсанихи. — Ты их так же ругала?

Шахиня нахохлилась и подремала на солнышке. Она была настоящая охотница, в совершенстве владела собой и прекрасно умела беречь силы, так что могла сидеть без движения долгие часы напролет — точь-в-точь каменное изваяние.

Пери сосредоточилась на каждой уходящей минуте, на том, как солнце греет спину, как скатываются с промасленных перьев капли воды, как приятно ноют крепнущие мышцы спины и крыльев. Каждая секунда несла бездонные познания. Она, Пери, — мама Хьюго! Его настоящая мама. Она имеет право ухаживать за ним, любить его — именно так, как любит сейчас. Она постоянно посматривала на него, оценивая, какое расстояние теперь разделяет их — или, наоборот, сближает.

А еще она теперь ощущала, как с каждым часом, проведенным в воздухе вместе с летателями из «Орлана», набирается силы и мастерства. С каждой минутой она становилась все ближе к тому, чтобы стать настоящим летателем — такого она и представить себе не могла. Наконец-то ее мечты сбылись и она добилась этой воздушной легкости!

Как обидно, что две главные радости в своей жизни — радости, которые невозможно примирить друг с другом — она познала одновременно и именно здесь, в группе «Орлан».

Ее всегда мучила эта неопределенность — что бы Пери ни делала, второе призвание не давало ей покоя. Мать и летатель, две стороны ее натуры, за несколько дней в «Орлане» обрели определенность и заявили о себе, как будто раньше Пери была костром, тлеющим, полузатоптанным, а теперь разгорелась жарким пламенем. Она была и костром, и ветром, который его раздул, и ветер этот стал вдвое сильнее, два сильных потока влекли ее в разные стороны — мать и летатель. Не получится ли так, что теперь она попросту сгорит и ветер развеет ее прах? На миг она даже поняла, почему Авис и Питер так неоднозначно относились к Хьюго. Будь он слетком, будь у него крылья — она не оказалась бы на этом распутье. Но крыльев у него не было, и то, что она любила больше всего на свете, разрывало ее надвое: мать и летатель.

Пери дала Хьюго грудь, потом покормила ужином — в пещерке за водопадом нашлась кое-какая еда. Солнце еще вовсю припекало спину, но уже клонилось к закату, Хьюго клевал носом. Наигрался за день и с Пери, и с Рафом.

Пери завернула Хьюго в одеяло и отнесла под скальный навес. Там оказалась Латона — она тоже решила вздремнуть. Пери оставила спящего Хьюго под боком у Латоны и зашагала обратно по тропинке, по-прежнему переполненная ликованием. Тело вспомнило, что такое чувственные удовольствия, было полно сил, потому что избавилось от страха, — все радости полета оказались теперь в распоряжении Пери, и с каждым днем их будет только больше.

Когда Пери вышла к реке, там не было никого, кроме Беркута, который перевязывал себе одну из многочисленных ран. Он почувствовал взгляд Пери и поднял голову.

— Помоги-ка, — сказал он и показал спину — на лопатке, под крылом, была большая ссадина, заклеенная пластырем. — Мне самому не достать.

— Мне тоже, — сказала Пери. — Ты слишком длинный.