Дайте нам крылья! (ЛП)

«Здесь тебе не место», — сказала тогда Жанин. Да, это так, но найдется ли ей место в Городе, куда она должна вернуться? Ох, вряд ли! А ведь как было здорово, когда она приехала туда, уверенная, что это и есть ее настоящий дом, особенно когда она получила постоянный пропуск. Пери нащупала его под кожей. В городе ей место нашлось — и не где-нибудь, а в самом-самом лучшем доме на свете, у Питера. Просыпаться каждое утро в своей комнате на узкой белой кровати, пахнувшей лавандой, в чистой тихой комнате, залитой отраженным от моря светом — это было все равно что просыпаться в прекрасном сне.

Она прожила там всю беременность; Питер и Авис старательно прятали Пери от посторонних глаз, однако буквально тряслись над ней, особенно над ее здоровьем. «А теперь съешь вот это», — требовала Авис и взбивала в блендере очередное зеленое овощное пюре, и уговаривала Пери выкупаться в их бассейне, и укладывала ее поспать после обеда. Славная была жизнь. Пери с радостью нежилась в роскошном доме, любовалась подлинными полотнами Аль-Рахима и фотографиями Энди Сильвер по стенам, гладила потускневшее серебро на скульптуре птицы-филемона в саду, пробовала блюда, о которых раньше даже не слышала.

Пери жила в золотой клетке, несколько месяцев выходила за пределы дома и сада разве что на прием к врачу или — несколько раз — на ближайший пляж, а еще — на их с Питером секретные вылазки. Уделом запретной любви к Питеру стал сумеречный мир, яркий, как сон, и не имевший никакого отношения к остальной жизни.

Пери часто размышляла о страшноватых узах, что связывали ее с ними обоими — и с Питером, и с Авис. Они ее наняли, она жила в этом великолепном доме по их прихоти, не представляла себе, какие у нее права и есть ли они вообще — и все равно была связана с хозяевами самыми тесными узами, узами собственной плоти. Она носила их дитя. Кто еще был с ней связан, кроме родителей, которых она не знала? Жанин — нет. Бронте — уж точно нет. Ма Лену она, наверное, никогда больше не увидит.

В детской то и дело появлялись роскошные дорогие диковины, и Пери робко брала в руки игрушки, крутила изящный миниатюрный глобус и радовалась — ведь Хьюго будут так сильно любить. Значит, она делает благое дело: благодаря ей Хьюго родится здоровеньким, родители будут его холить и лелеять. А Пери получит крылья.

Пери прекрасно понимала, что на самом деле ухаживают не за ней, а за ребенком в ее утробе. И все равно оказалась не готова к тому, как резко переменилось отношение к ней, когда Хьюго появился на свет. Она еще не пришла в себя после родов, а уже превратилась в служанку, у которой не было ни минуты свободной. Никаких книг, никакого послеобеденного сна. Зеленое пюре ей по-прежнему полагалось, но теперь она была обязана делать его сама каждое утро. «Чтобы молока было вдоволь», — сьрого говорила Авис. Пери пришлось расплачиваться за роскошь и безделье — причем с процентами. Сладкая жизнь кончилась с первой схваткой.

Кроме того, переменились и ее чувства к Хьюго, и Пери отчаянно старалась это скрыть. Представлять себе, как счастливо он будет жить, пока он плавал внутри нее, недосягаемый и неуязвимый, — это одно. Теперь все изменилось: его крошечное тельце стало беззащитным перед всеми тяготами мира, и Пери должна была оберегать его, теперь он сосал ее грудь, теперь она ощущала его аромат, свежий, как воздух, теперь она просыпалась, не успевал он подать голос из детской, теперь она любовалась им, когда он спал в ее постели, завороженно разглядывала мятый бутончик его губ, которые даже во сне что-то посасывали, а его пьянящее дыхание дурманило ее — и так было гораздо тяжелее.

Теперь тишина и пустота, когда-то так чаровавшие Пери в особняке Питера, беспокоили ее: они означали, что Питера и Авис дома нет. Они были очень рады рождению ребенка, но из этого не следовало, что они работали и развлекались меньше обычного. Авис, очевидно, винила Пери в том, что та встала между ней и Хьюго. Поначалу Хьюго или ел, или спал. Пери прекрасно помнила, как Авис впервые попыталась убаюкать Хьюго, а тот выгнулся дугой. А потом бился и корчился, пока Авис, багровая от злости и стыда, не сунула его обратно Пери. «Хьюго, миленький, прошу тебя, — молила про себя Пери, — не надо еще сильнее все портить». А он, конечно, не послушался: едва Пери взяла его на руки, как он тут же уютно прижался к ней. Наверное, надо было тогда сразу понять, что ничем хорошим это не кончится. Ну и лицо стало у Авис. Она еще несколько раз пыталась поняньчить Хьюго, но чем дальше, тем больше нервничала, а Хьюго отчаянно протестовал. Чем лучше я училась обращаться с Хьюго, тем сильнее Авис меня ненавидела. Страшно подумать, что бы она сделала, если бы заподозрила, что ее муж тоже предпочитал меня!

Как трудно было скрывать любовь к Хьюго, набиравшую силу с каждым днем, и страх за него! Так что Пери было не обойтись без ежедневных отлучек в детский парк.