Дайте стройбату оружие

Какое слово может быть слаще для слуха стройбатовца, чем РАНДОЛЬ!

Рандоль это какой-то сплав, иногда применяющийся для изготовления медицинских стерилизаторов. С дух сторон он покрыт сверкающим хромом, а между ними рандоль!

Металл, не отличимый от золота по блеску и цвету.

Рандоль! Это грудь дембельского кителя, сверкающая золотыми, похожими на ордена, значками ручного изготовления.

Рандоль! Это зубные коронки – фиксы, блестящие во рту, словно золото у фартовых уркаганов, вороватых завмагов и высокопоставленных работников райкомов и райисполкомов.

Бысто "дёрнув" десяток индикаторов, Толик начал извлекать верхнюю пластину рандоля.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ПОПАДАНЦЫ ИЗ СТОРОЙБАТА

СЛУЧАЙНЫЙ КИРДЫК ОТ ТОЛИКА ТРОФИМОВА

Рандоль! Я любовался сверкающими пластинами рандоля. Мне не нужно никакого дополнительного освещения. Не нужно потому, что моё лицо, наверное, в тот момент от радости, светилось словно отполированная рандолевая фикса, а глаза сверкали хищным, алчным огнем клондайкского золотодобытчика.

Вскрытый мною электрический щит, напичканный сотнями блочных микросхем, был облицован изнутри рандолевыми пластинами. Словно стоматолог, вооруженный щипцами и сверлом бормашины, я, перекинув в левую руку отвертку, правой рукой выдернув из сапога плоскогубцы, нырнул в пасть электрического чуда.

Так, где же тут зубики-болтики крепящие самые задние задние пластины? Ага вот они родимые! Аккуратно выкручиваю один болтик, вытаскиваю его, теперь второй, и… черт! Болтик падает прямо на соединительную колодку. Искры обжигают руку! Я роняю отвёртку на входной провод. Получается банальный "коротыш", от которого отвертка раскаляется до белого свечения и каплями жидкого металла стекает вниз, плавя изоляцию и замыкая десятки проводов неведомого назначения.

Я не знаю, что мне делать и что делается помимо моей воли. Да и не было в тот момент ни одного человека, который бы понял, что модуль управления информационно-аналитического центра выдал пространственно-временному циклотрону задание, сопровождающееся грохотом взрыва – включить оборудование на запредельных перегрузках параметров работы.

С треском лопались и гасли светильники потолочного освещения. Надрывно, словно падающие на цель пикирующие бомбардировщики, гудело и ревело оборудование циклотрона. Последнее что я запомнил в последний миг своей мирной, довоенной жизни, это какое-то черно-белое кино, показывающее, как наши замершие пацаны становились прозрачными. Настолько прозрачными, что можно было пересчитать каждую косточку их скелетов. Затем, словно яичная скорлупа в концентрированной кислоте, исчезали "живые", двигающиеся скелеты, сапоги, ремни, пуговицы и звёздочки пилоток…

Деструктуризаторы материи и декодификаторы организмов, на стократной мощности, буквально растворяли тела стройбатовцев. Сканеры сознания считывали всё, хранящееся в обреченно-смирившихся, испуганных, недоумевающих или, просто пьяных, солдатских головах.

Приёмники личностных кодификаторов всасывали в себя то, что несколько мгновений назад было живыми людьми, сортировали их на персональные атомно-психологические матрицы отправки.

Электро-магнитный канал отправлял матрицы на поверхность, к излучателям, так называемых, радаров. "Радары", пульсирующими голубыми вспышками, отправляли матрицы в место и время, заданное взбесившимся модулем управления.

Самыми последними, по мере удаления от центра циклотрона, были отправлены матрицы рядового военного строителя Трофимова, ротного капитана Филипова и лейтенанта ГБ-эшника Сёмочкина. Прямиком в лес, растущий на восточном берегу Днепра, немного правее шоссе Москва-Минск. В 22 часа и 22 минуты 22-го августа 1941 года.

НОЧЕВКА В ЛЕСУ

Последнее, что запомнил капитан Филиппов, были ужасающий грохот и ослепительный бело-голубой свет, похожий на тысячу грозовых молний.

Капитан постепенно приходил в себя. Сначала он почувствовал боль в правом боку, затем рассмотрел сбоку от себя свежеспиленный еловый пень о который видимо ударился во время падения и услышал шепот дождя, моросящего на листву деревьев.

Воздух был насыщен запахом прелой листвы и гниющих грибов.

Упираясь руками рыхлую лесную подстилку, командир роты смог сесть на землю.

– Где бойцы? Что с ними? Что с нами произошло?

Он потряс головой и услышал рядом с собой короткое ойканье, перешедшее в отборный армейский мат.

Едва смолкнув в одном месте, матерные слова раздавались в другой стороне, причем интонации были раздраженные, удивленные, озадаченные, вопросительные. Испуганных и страдающих голосов капитан не услышал.

Значит не всё так плохо, как могло бы быть после неожиданного и странного взыва на объекте.

Живы гаврики!