Даю слово (СИ)

— Детка, я всем сердцем рада за тебя! Мы с папой никогда не сомневались, что ты у нас ещё тот боец! — у бульдозера просто не могло родиться других детей, которые отличались бы от своих сверстников напористостью и упрямством. — Тебе ведь понадобиться разрешение родителей для выезда за границу. Поэтому юная леди, я хочу знать, что происходит с Викторией, потому что мне она говорить отказывается.

— Ну мам, это ведь секрет!

— Тогда мне очень жаль, что соревнования пройдут без тебя, — я тоже кое-чему нахваталась от своего мужа. — Некоторые секреты стоит вовремя раскрывать. С твоей сестрой что-то творится, а я не знаю, как ей помочь. Она психует, ходит с зарёванными глазами, закрывается у себя в комнате. Нина, я волнуюсь, и вынуждена прибегать к таким методам. Это из-за того, что мы с папой рассказали ей правду?

— Это как бы одна из причин, — обречённо вздыхает Нина. — После того, как вы рассказали, что у Никиты и Вики отцы и матери разные, и что они якобы не родные по крови. … Короче, она вроде как начала сохнуть по нашему Никите.

— Чего??! — ошарашенно взвизгнула я.

— Мам, смотри внимательней на дорогу. Я ещё мечтаю попасть в Штаты и взять золото, поэтому домой желательно добраться живой. Теперь то ты мне дашь разрешение?

— Определённо.

По традиции встречаю Захара на крыльце, какая бы погода не стояла на улице. И как все эти девятнадцать лет ловлю его улыбку, короткий поцелуй в губы, и мы входим в дом вместе.

— Сегодня мне нужно переговорить с тобой с глазу на глаз. И до ночи я не дотерплю.

— Ладно, после ужина сбежим в беседку. Интригуешь. Мне начать волноваться?

— Может быть.

Во время ужина мы совершенно обычная семья. Марк ест и одновременно смотрит в телефон, у Нины не закрывается рот, папина любимица пытается пересказать ему свой день, а Виктория без особого аппетита ковыряется в своей тарелке. Захар слушает, кивает, параллельно выдёргивая Марка из его супер важной переписки, которая не может подождать ни секунды. Я за всем этим терпеливо наблюдаю. Никита уже второй год живёт отдельно, самостоятельной жизнью и ужинает теперь с нами редко. После того, как мы с Захаром, приняв тяжёлое, но всё же правильное решение, рассказали нашим детям правду, умолчав лишь, о том, кем был отец Никиты, наши отношения с детьми ничуть не изменились. Никита так же нежен со мной и так же уважает Захара, Виктория ничуть не охладела ко мне, просто её что-то грызёт, и она не решается мне об этом сказать. И когда в беседке я вывалила Захару добытую мной информацию, он ничуть не удивился.

— Я знаю об этом, — вздыхает Захар. — Ко мне недавно приходил Никита и рассказал, что у Вики возникли по отношению к нему отнюдь не сестринские чувства. Попросил меня отравить его в наш филиал в Лондоне. Потому что не хотел бы, чтобы это далеко зашло.

- Всё верно. Они ведь выросли, как брат и сестра! — возмущаюсь я, больше тем, что узнаю всё последней. — Так будет лучше, пусть едет, разлука всё поправит. Вика успокоится и оставит эту дурь.

— Кто знает. Год назад они действительно считали себя братом и сестрой, но правда стёрла некоторую границу, и они посмотрели друг на друга иначе.

— Так ты это поощряешь? — задохнулась я.

— Я просто не собираюсь этому мешать. Понаблюдаем. Они уже не дети, золотце моё. Они взрослые люди. Я вмешаюсь, только если возникнет крайняя необходимость. Мы же любим их одинаково. Ты согласна со мной?

— А ещё я одинаково за них волнуюсь.

— Как говорит наш Марк: «такая наша родительская заморочка». Не нервничай, любовь моя. Ты ведь любишь меня, а значит должна мне верить, что всё наладится. Пусть они проживут свою историю, свою боль, свои радости и победы. Сердце отыщет путь. Ты сама их этому учила.

— Да, но …

А через неделю, только я вошла в свой кабинет, как мне уже звонит моя старшая дочь:

— Мамочка, ты только не волнуйся, — запыхавшись, словно на бегу, бросает в трубку Виктория, — Я тебя очень люблю, и папу очень люблю, но через двадцать минут я вылетаю в Англию. Можешь не переживать, я буду там не одна, а с Никитой!

Конец