Дахут, дочь короля

— Пойдем прогуляемся, а то народ внизу нас заметит и будет таращить глаза, — засмеялась она.

— Он растерянно подобрал копье. Дахут взяла его за свободную руку. Они зашагали вниз посередине дороги. Ис скрылся из глаз. Мир словно принадлежал им, им и ветру, да паре соколов, кружащих над ними.

— Ты затеял одно из своих долгих путешествий? — спросила девушка.

Он сглотнул и кивнул.

— Этого я и боялась, когда увидела, как ты проходишь мимо в такой одежде, — сказала она. — То ли по чистой случайности, то ли по воле какого-то доброго бога. Я вышла за конем, чтобы совершить одинокую прогулку на несколько часов. Но потом вместо этого я накинула капюшон и пошла пешком как безвестная девочка. Пусть поломают голову те, кто видел, как я помчалась. — Она прижала к своему боку его руку. — Наверняка они думают, везет этому негодяю Томмалтаху, раз его преследует женщина.

У него горело лицо. Он пристально смотрел вперед.

— Хорошо, что я решил подождать, госпожа, — вырвалось у него.

— О, думаю, я смогла бы тебя догнать, ноги длинные. Видишь, я решилась. Внезапно мои полумысли вырвались наружу полной мыслью.

— Чт-то это?

— Ты в самом деле собирался пропустить Охотничью Луну?

— О, Самайн. Ну, не то что бы собирался , госпожа. Просто получается, что в Исе нет обрядов, в которых я, как дома, мог бы принять участие, и мне казалось, что это хорошее время для путешествия, прежде чем дни не стали короткими и сырыми. Я бы нашел, под чьей крышей скоротать вечер.

— И ты не знаешь о нашем празднике этой ночью? Это самая сумасшедшая и веселая пирушка за весь год.

Томмалтах нахмурился.

— Мне рассказывали, — медленно ответил он.

— И ты туда не пойдешь, такой веселый молодой человек как ты?

Некоторое время он шел молча.

— Отчего это? Почему? — настаивала Дахут.

Томмалтах собрал всю свою смелость. Он высвободился, остановился, оперся на копье, крепко держа его обеими руками.

— Это самая худшая из ночей за границей, — заявил он. — Двери между мирами распахиваются настежь. Всевозможные странные существа свободно разгуливают, потусторонние обитатели, Небесный Конь. Огненные Псы, привидения, оборотни, злые ведьмы, мстительные мертвецы. Закон отступает, и землей правят черные колдовские правила. Вот следующие день и ночь веселые, когда вновь уходит злоба и год переходит от Богини к Рогатому.

Дахут приподняла брови.

— О, ты конечно оставил привидений позади, — сказала она. — Ты, кто путешествовал. Встречался с образованными людьми, жил последние месяцы и даже зимовал в Исе. Почему, ведь ты же поклоняешься Митре?

— Это не означает, что человек не может или не должен оказывать уважение богам своих отцов и старым обычаям, — невесело ответил Томмалтах.

В ее голосе прозвучал оттенок легчайшего презрения:

— Я слышала, в этот вечер некоторые скоттские племена приносят человеческую жертву, дабы утолить демонов. В твои планы это входит?

— Нет! — он стоял в ошеломлении, осознав собственное негодование.

Дахут задрожала от смеха, подошла ближе, положила свои руки на его и посмотрела на него вверх.

— Ну тогда поменяй и остальные. В Исе это время лишь возможность попраздновать, и так было веками. Пока процветает Ис, в нем нет привидений.

— Сейчас я в этом не так уверен, как тогда, когда приехал сюда впервые… Но простите, молю прощения у госпожи за свои необдуманные слова.

Она вся засветилась, у нее на подбородке появились ямочки.

— А ты шутить умеешь. Я тебя прощаю при условии, что ты вернешься и проведешь со мной ночь.

Все, что он мог, это разинуть рот.

— Ты точно не боишься, правда? — сомневалась она.

— Нет! — он яростно замотал головой. Дахут затосковала.

— Послушай, Томмалтах. Пожалей меня. Ты ведь знаешь, как разбита в последнее время моя жизнь. Конечно, знать не можешь, но наверно догадываешься. Я, молодая, счастливая, полная надежд, словно в западне, и одна между мирами, как будто бездомный фантом. Что я буду делать? Что я в силах сделать? Что со мной станет? Или с Исом, городом, где король пренебрегает богами? — Она высвободилась от него, стояла, сжав на груди кулаки, и смело продолжала: — Но я себя оплакивать не намерена. Более того, готова порадоваться еще разок, пусть он даже будет в моей жизни последним. Почему я должна сидеть и плакать одна у себя дома, в то время как весь Ис будет кутить?

— О, моя госпожа. — Его голос дрожал от боли. Дахут поморгала, смахнув слезы с глаз, и снова улыбнулась, и пока она говорила, улыбка становилась озорной.