Далекая музыка дочери Сталина

Но когда я рассказала все практикам-сайентистам, они подошли к проблеме совсем с другой точки зрения. Они работали над восстановлением веры в себя, в жизнь, в хорошее здоровье. Они старались повернуть меня от огорчений к моим действительным достижениям: моим книгам, моим детям, друзьям, моим способностям…

Прошло время – по правде говоря, несколько лет, – пока я смогла исцелиться от неверия во что бы то ни было хорошее в моей жизни, зашедшей – как я думала – в тупик. Но это прошло, и прошла привычка к джину и тоникам. Сейчас я могу пить в компании или не пить совсем – это меня не беспокоит больше. Но я больше не сижу одна за полночь со стаканом в руке, проклиная свою жизнь. Я люблю жизнь и наслаждаюсь ею.

* * *

Начиная с яслей, Ольга проводила много времени вне дома, потому что я считала, что ей нужно общество детей ее возраста. Дома только нас двое да телевизор, и для некоторых детей этого достаточно. Но в Ольге чувствовалась энергия на троих, которой нужен был выход. Я просто не могла удовлетворить ее больше: она всегда любила большую компанию – лагерь, школу, где больше шума – там лучше!

В яслях пресвитерианской церкви учительница миссис Томас разговаривала с двухлетними так, как если бы они были уже в детсаду. Она давала им работать с красками, двигаться под музыку, карабкаться по трапециям и лестницам, возиться в песке. Я часто была матерью-помощницей и старалась изо всех сил удержать детей от падения, от попыток убежать через открытую дверь или от плача. Но весь день я только и слышала от учительницы: «Миссис Питерс! Оставьте их! Дайте им выразить себя!» – что включало падение и разбивание носов, и громкий плач… Мои попытки защитить их только раздражали ее. «Миссис Питерс! – снова слышала я, – у нас не следят за детьми подобным образом! Мы даем им привыкать к шишкам! Оставьте их!»

Я считала, что она третировала меня с садизмом. Другие матери все были вдвое меня моложе. Она никогда не разговаривала со мной после рабочего дня, и однажды, когда я встретила ее на обеде у друзей, – она отвернулась, сделав вид, что не знает меня. Но Ольга многому научилась в этих яслях.

Мы также собрали группу соседских детей, и они играли вместе – по очереди в каждом доме. Я старалась узнать больше от этих молодых матерей, – одна из них, японка, была отличной матерью и хозяйкой. Но иногда я сомневалась, правильно ли все это было. В Азии – в Индии – ребенок – это часть матери, он долго остается вместе с нею. Эта тесная связь с матерью служит ему психологической защитой и во взрослом возрасте. В Японии и в Китае мать – почти священная фигура в жизни ребенка; и, уже став взрослым, человек относится с глубоким уважением к матери. Мне не нравилось это современное западное отделение старших от их внуков – это нехорошо для обоих. Я жалела до слез всех этих несчастных бабушек и дедушек, запертых в домах престарелых.

Однажды мы поехали навестить старую тетушку Вэса в доме престарелых в Медоулейксе, недалеко от Принстона. Сердце разрывалось при виде десятков рук, протянувшихся к моей трехлетней Ольге в столовой – только, чтобы тронуть ее! И она пошла от стола к столу, улыбаясь всем, давая себя потрогать и погладить, как будто девочка знала, как она была им нужна.

И чего я совершенно не могла понять, это желания уже взрослых сыновей и дочерей отделаться от родителей, убрать их с дороги в дом престарелых, – даже когда имелось достаточно места и денег, чтобы предоставить им теплую атмосферу дома. Я поистине предпочитала в этом вопросе законы Азии по отношению к детям и старикам: спокойное поведение с детьми и глубокое уважение к старости.

В три года Ольга была готова начать занятия в дошкольной группе католической школы Святого Сердца – той самой, прекрасное современное здание которой я давно приметила. Теперь я пошла поговорить с директрисой.

Сестра Джудит Гарсон была молода, хороша собой, необычайно внимательна и тепла. Она училась в Гарварде и Колумбийском университете в Нью-Йорке, но вдруг почувствовала «зов» вступить в орден Святого Сердца Иисусова, занимавшегося обучением девочек.

Школу в Принстоне построил известный французский архитектор Лабаттю, а самая идея создания таковой школы в Принстоне принадлежала известному католическому теологу Жаку Маритэну. Открывшаяся в 1863 году, школа должна была бы носить его имя, но так как он был тогда еще жив, этого нельзя было сделать – не полагалось присваивать имен живущих. И школе присвоили имя шотландской монахини и педагога Джанет Стюарт. Вскоре Маритэн умер, а потом и его жена, оставившая школе свою прекрасную библиотеку. Обоих их считают основателями этой школы.