Далекая звезда

Разница между Руисом-Тагле и всеми прочими бросалась в глаза. Мы говорили на арго или марксистско-мандракистском [3]жаргоне (большинство из нас состояли в MИРе [4]и троцкистских партиях или сочувствовали им, хотя, думаю, кое-кто был членом Социалистической молодежи, Коммунистической партии или одной из левых католических партий). Руис-Тагле говорил на испанском. На том испанском, на котором говорят кое-где в Чили, в заповедниках скорее духовных, нежели физических, где время будто бы остановилось. Мы (те, кто родом из Консепсьона) жили с родителями или в бедных студенческих пансионах. Руис-Тагле жил один, в центре города, в четырехкомнатной квартире с постоянно опущенными шторами, где сам я так никогда и не побывал, но о которой Бибьяно и Толстушка Посадас рассказывали мне много лет спустя всякое (уже под влиянием проклятой легенды о Видере), чему я не знаю, верить или списать на воображение моего бывшего однокашника. У нас почти никогда не бывало монет (забавно писать сейчас слово «монета» – блестит, как глаз в ночи). У Руиса-Тагле деньги были всегда.