Далекие чужие. Как Великобритания стала современной

Большинство согласится с тем, что за последние три столетия мир стал современным. Скорость и масштаб великой трансформации были самыми беспрецедентными в истории человечества. Действительно, одной из наиболее часто отмечаемых характеристик нас, современных людей, является наше осознание того, что мир вокруг нас постоянно меняется, что перед нами будущее, которое нужно осмыслить и воплотить в новой современной форме. Возможно, это одна из причин, по которой стало практически невозможно прийти к согласию относительно того, что именно характеризует современную жизнь, или где и когда эти характеристики впервые проявились. Причин тому много, но, пожалуй, главной из них стало несогласие с многочисленными теориями модернизации, которые выстраивали историческое развитие мира в линейную последовательность в соответствии с (зачастую неточным) пониманием евро-американского опыта. Поскольку теперь, похоже, невозможно определить состояние модерности или найти ее истоки, историки либо остерегаются пытаться сделать это, либо странно и беспорядочно идентифицируют современность почти повсюду. В результате возникла такая путаница, что некоторые предлагают вовсе отказаться от термина «модерность» как аналитической категории. И все же он прочно вошел в саму временную структуру дисциплины истории (древней, средневековой, ранней новой и новейшей), и историки (и другие) по-прежнему постоянно используют его на занятиях и в книгах, которые они пишут, потому что без этого термина трудно сравнительно рассуждать об исторических изменениях во времени и пространстве. В конце концов, это и есть работа историка. Поэтому целью данной книги является реабилитация модерности как аналитической категории для историков, чтобы мы могли выполнять нашу работу.

Для этого я разработал понимание модерности, которое является как исторически, так и культурно специфическим. Используя в качестве примера Великобританию, которая так часто становится полигоном для теорий модернизации, я утверждаю, что Великобританию сделали современной не протестанты, не революция 1688 года, не Просвещение и не промышленная революция. Постоянный и быстрый рост населения, которое все больше концентрировалось в городах и перемещалось на все большие расстояния внутри страны и за ее пределами, создал новое и явно современное общество чужаков. Жизнь среди чужих людей бросала значительные и во многом беспрецедентные вызовы организации социальной, политической и экономической жизни, которая долгое время была преимущественно, но не исключительно, сконцентрирована вокруг локальных и личных отношений. Если раньше формы социальной активности, власти, обществ и обмена в основном зависели от личных встреч в конкретных местах, то теперь они постепенно подрывались растущей численностью, анонимностью и мобильностью населения. По мере развития ряда новых и весьма разнообразных социальных, политических и экономических проблем зарождающееся национальное государство вместе с целым рядом людей, движимых различными мотивами, все активнее применяло системы абстракций для осмысления этих изменений и реорганизации общества, государства и экономики, чтобы они могли действовать в обществе чужаков и на огромных расстояниях империи. Поскольку новые абстрактные системы мышления и организации можно было переносить через пространство, они обращались к далеким чужакам единообразно и безличностно. Однако, поскольку они не всегда были эффективны, и даже когда все-таки показывали свою эффективность, многие не доверяли им или были отчуждены от них, они также породили новые попытки заново привязать экономические, социальные и политические отношения к человеку и месту. Диалектика абстрагирования и переосмысления местных и личных отношений – вот то, что нам, современным людям, помогло справиться с многочисленными проблемами, порожденными жизнью в обществе незнакомцев, перемещающихся на далекие расстояния.

Позвольте мне еще раз подчеркнуть, что это не означает, что те, кто не был современным – те, кого антропологи и социологи когда-то называли «традиционными», – не были подвержены глубоким изменениям. Переходы между античным, средневековым и ранним современным миром были явно эпохальными. Я также не утверждаю, что ранние общества не сталкивались с быстрым ростом населения, мобильностью, урбанизацией, встречами с чужаками и расширением империй. Очевидно, что было бы абсурдной карикатурой предполагать, что до эпохи Нового времени люди жили только в небольших сообществах, где они знали всех. Абстрактные и безличные системы организации также не были уникальны для современного мира; они уже давно проросли в ранних современных мирах Азии и Европы. Радикальная новизна современного мира заключалась в беспрецедентном масштабе этих явлений.