Далекие огни

— Я не желаю разговаривать с бунтовщиками, не желаю! — По рядам начальничьей овиты пробежал одобрительный шепот. — Я буду разговаривать только с преданными дороге рабочими. Кто вас избрал? Бунтовщики, анархисты, германские шпионы?! Пусть сегодня же выберут новых людей. Господин Ясенский, назначьте место, созовите служащих и рабочих узла, и пусть они сами выберут новых уполномоченных. Я буду присутствовать на этом собрании. Что вы говорите? Да, да… Сам.

Август Эдуардович кипятился все более. Молчавший Устиныч вдруг быстро шагнул к столу.

— А мы все-таки заставим выслушать нас, господин Штригер, мы тоже будем присутствовать на собрании.

— Нет, нет, нет — замахал руками начальник дороги. — Мы вас не пустим на это собрание. Слышите, ротмистр? Вы их не пустите, не так ли? Какие вы уполномоченные? Вы разбойники, бунтовщики… Вот вы… — ткнул начальник дороги пальцем в Мокеича. — Вы рабочий, вы машинист…

— Так точно, машинист…

— Зачем же вы здесь? С ними? Пойдите и передайте своим товарищам: трем паровозным бригадам, которые завтра утром первые выведут свои паровозы на контрольную, будут выданы денежные премии в сумме месячного оклада с объявлением в приказе по дороге. Идите, старина, и передайте.

— Это первоклассный машинист, ваше превосходительство, — поспешил вставить Шатунов.

— Тем более… Вы сами сделайте первый почин. Как ваша фамилия?

Мокеич молчал.

Мефодий Федорович назвал фамилию машиниста.

— Господин секретарь, — обратился Август Эдуардович к прилизанному чиновнику, — немедленно отпечатайте приказ о премиях.

Секретарь скрылся в соседнем купе, где бойко трещала пишущая машинка.

Мокеич разгладил седые усы, переступая с ноги на ногу, угрюмо заговорил:

— Ишь ты, как ловко придумали. Подкупом, значит, желаете взять. Оно, конечно, господин начальник, каждому захочется получить месячный оклад, так что вы, действительно, кое-кого купите. Но как же насчет остальных? Всем-то вы окладов давать не будете? Тоись, как же насчет требований, чтоб, допустим, изменить график, повысить жалованье или, скажем, установить восьмичасовой рабочий день?

— Передайте своим товарищам, — успокоившись, сказал начальник дороги, — что все эти вопросы будут решаться совместно со вновь избранной комиссией, а сейчас идите.

— Значит, вы не хотите разговаривать со стачечным комитетом? — наклоняясь к столу, спросил Синебрюхов.

— С вами не хочу, — развел руками начальник дороги. — Уж не обессудьте, буду разговаривать только с вновь избранными уполномоченными.

Ясенский торжествующе улыбался: план его полностью совпадал с действиями начальника дороги.

— Ну, и попали вы в историю, Борис Сергеевич, — осторожно беря помощника под локоть, шепнул ему на ухо Ясенский. — Очень смешное положение. Хотите, я вас выручу, скажу, что вы не посмели отказаться от поручения рабочих?

Синебрюхов освободил руку, презрительно посмотрел в выпуклые, спокойные глаза Ясенского.

— Нет, благодарю вас.

Ясенский пожал плечами, вынул из кармана платок, приложил его к носу.

— Пойдемте, товарищи, — кивнул Синебрюхов членам стачкома и, круто повернувшись, направился к выходу. За ним, тяжело топая по ковру салона, двинулись остальные.

Начальник дороги подошел к Дубинскому.

— Не скучайте, господин ротмистр, — сказал он и кивнул в сторону двери. — Они могут нам помешать на собрании. Нет смысла оставлять на свободе верхушку…

Дубинский не дослушал; вытаскивая на ходу револьвер из кобуры, бросился вслед Синебрюхову и его товарищам. Всю делегацию арестовали тут же, при выходе из вагона.

XVIII

Как и было предусмотрено Ясенским, представители, вызванные с линии, явились к назначенному времени. Их было немного — человек десять, но это были именно те люди, на которых рассчитывал опереться начальник дороги. Весьма довольный предусмотрительностью Ясенского, он не переставал выражать ему свое благоволение.

За несколько часов общения с Ясенским он убедился, что перед ним человек, способный оказать управлению большую услугу. Видя расположение начальника дороги к Ясенскому, Шатунов изнывал от зависти и, силясь скрыть это от сослуживцев, с фальшивой улыбкой говорил:

— Барин, знаете ли… Не нам чета. Наш-то поляк — аристократ, а немчура — генерал. Вот они и сошлись.

И тут же уверял, что самое большее через неделю Ясенский получит назначение на пост начальника службы пути всей дороги.

— Уж будьте покойны, господа, — притворно улыбаясь, говорил Мефодий Федорович. — Забастовочка кое-кому облегчит карьеру.

Но Ясенский вел себя с достоинством, разговаривал со Штригер-Буйновским как равный с равным и ничуть не заискивал. Он смело высказывал, начальнику дороги свои суждения и планы.