Далекие Шатры

Миссис Гидни, по-видимому, сочла своим долгом предупредить свою милую подругу миссис Харлоу, а миссис Харлоу, глубоко расстроенная двуличностью Джорджа, естественно, рассказала все дочери. Но если две старшие леди были просто потрясены новостью, то Белинда пришла в ярость – не столько потому, что он солгал ей, сколько потому, что поставил ее в глупое положение. В конце концов, именно они с матерью, по сути, поручились за Джорджа и ввели его в пешаварское общество. Хотя он и привлек бы к себе известное внимание одной своей наружностью, но никогда бы не снискал такого общественного признания, какое получил с самого начала благодаря пристрастному отношению к нему миссис Харлоу и дружбе с ее дочерью. Помимо всего прочего, Белинда верила в романтическую историю о любовной связи его мифической прабабушки с лордом Байроном (справедливости ради надо заметить, что к распространению данного слуха Джордж не имел никакого отношения), но если она не находила ничего ужасного в мысли о незаконнорожденной бабушке, появившейся на свет от столь благородных родителей (скорее даже, наоборот, приходила в восторг от нее), то внебрачная дочь цветного сержанта и индианки из низшей касты – это совсем другое дело, в высшей степени отвратительное. Получалось, что мать Джорджа всего лишь полукровка, незаконнорожденная евразийка, вышедшая замуж за капрала пехотного полка, а сам Джордж имеет не просто слабую примесь черной крови – он на четверть индиец, причем из низшей касты. И это человек, которому Белинда помогла войти в пешаварское общество, с которым танцевала и обедала, которого одаряла улыбками! Теперь все остальные девушки будут смеяться над ней, и она никогда не загладит эту ошибку. Никогда.

– Она была в страшной ярости, – прошептал Джордж. – Говорила такие ужасные вещи… что все полукровки лжецы и что она больше не желает меня видеть и если… если я посмею еще хоть раз заговорить с ней, она м-меня з-зарежет. Я и не предполагал, что на свете бывают такие жестокие люди. Она даже не казалась х-хорошенькой… она казалась уродливой. А ее голос… Миссис Харлоу все повторяла: «Ты говоришь не всерьез, дорогая. Ты говоришь не всерьез». Но она говорила очень даже всерьез. А потом н-начала рассказывать всем подряд. Я точно знаю, потому что все смотрят на меня, как на какое-то мерзкое насекомое, и… Что мне делать, Аш? Я бы наложил на себя руки, если бы смог, но у меня не хватает смелости. Даже когда я пьян. Но я не могу оставаться здесь. Не могу! К-как по-вашему, если я чистосердечно признаюсь во всем начальнику, он переведет меня в д-другое место? Если я буду умолять на коленях?

Аш не ответил. Он находился в тошнотворном оцепенении и, вопреки всему, отказывался верить услышанному. Он не хотел и не мог поверить, что Белинда способна на такое. Джордж – да. Поведанная история объясняла многое в Джордже: болезненную ранимость и неуверенность в себе, резкое превращение из косноязыкого робкого юноши в развязного и самонадеянного, произошедшее, когда Белинда принялась флиртовать с ним, а миссис Харлоу начала выказывать предупредительное внимание и благосклонность и он наконец поверил в себя, и, самое главное, полный упадок нравственных и физических сил, случившийся сейчас, когда обнаружилась фальшивость его выдуманного мира. Но Белинда не могла повести себя так, как он описывал. Джордж снова все придумал и, повинуясь голосу нечистой совести, вложил ей в уста обличительные речи, с которыми сам обращался к себе. Он боялся услышать от нее нечто подобное и теперь наказывает себя, воображая, будто она действительно говорила такие вещи. Вполне возможно, он выдумал также и помолвку Белинды с мистером Подмор-Смитом, в которую Аш тоже отказывался верить, покуда не услышит о ней от самой девушки. И если родители действительно принуждают ее к браку с мерзким стариком, впавшим в детство, тогда он выскажет им все, что о них думает.

Аш встал, отдернул чик и крикнул слуге нанять ему тонгу.

– Но вы же не уходите? – выдохнул Джордж, охваченный паникой. – Не уходите! Пожалуйста, не уходите! Если вы меня оставите, я… я снова напьюсь, а тогда будет еще хуже. Бренди придает мне смелости. Я могу в-выйти из дому и совершить к-какую-нибудь глупость. Как сегодня с утра, когда я отправился в клуб и выставил себя на посмешище.

– В таком случае не напивайтесь! – раздраженно отрезал Аш. – И бога ради, Джордж, прекратите жалеть себя! Вы не должны падать духом только потому, что вас уличили в глупом вранье насчет вашей бабушки. Кому какое дело, кем она была или не была? Вы же остались самим собой, верно? Смешно думать, будто люди любили вас за то, что ваша бабушка была гречанкой, или итальянкой, или кем там еще. А если вы хоть на минуту вообразили, будто Белинда или еще кто-нибудь собирается распространять россказни о ней, значит вы сумасшедший. Знаете, в чем дело, Джордж? Вы все преувеличили сверх всякой меры и настолько упивались жалостью к себе, что даже не попытались остановиться хотя бы на минуту и посмотреть на дело разумно.