Далекие Шатры

– Именно об этом я и говорил, – напористо ответил Уолли. – Я сказал, что мы будем легкой добычей, а мне такая роль не по вкусу. По-моему, совершенно ни к чему вводить нехристей в искушение. Помнишь командира туземного полка, что стоял в Пешаваре пару лет назад?

– Ты имеешь в виду старого Франта Брамби? Да, смутно. Я думал, он умер.

– Так и есть. Он умер в мирное время, когда бригада находилась на маневрах близ границы. Пошел один прогуляться как-то вечером, наряженный в парадную форму с алым мундиром, потому что в тот день из Пешавара приехала какая-то «шишка», и стоял себе, любуясь пейзажем, как вдруг какой-то горец подстрелил его. Старейшины племени очень извинялись, но утверждали, что полковник-сахиб сам виноват, ибо представлял собой замечательную мишень и ввел в искушение какого-то там хана, который не смог удержаться, чтобы не выстрелить в него. Они не сомневались, что сахибы поймут: никакого злого умысла здесь не было. Verbum sap![59]

– Хм… – Доктор бросил взгляд на плоские крыши и маленькие, забранные решетками окна, выходящие на территорию британской миссии, и сказал: – Да, я тебя понимаю. Но мы в тупиковом положении, Уолли. Тебе остается лишь улыбнуться, смириться с ситуацией и положиться на ирландскую фортуну в надежде, что ни один стрелок не сочтет нас соблазнительной мишенью. Здесь мы ничего не можем поделать, ровным счетом ничего.

– Ну, это мы еще посмотрим, – бодро заявил Уолли.

В тот же вечер, когда посланник со своей свитой вернулся после первого официального визита во дворец, он поговорил об этом с Уильямом Дженкинсом, а позже и с самим сэром Луи, но остался разочарован ответами обоих: как и предсказывал Амброуз Келли, они ничего не могут поделать и делать не будут. По той простой причине, что отказаться от предоставленного им жилья будет крайне невежливо, а требовать укрепить территорию на случай нападения – значит оскорбить не только эмира, но и главнокомандующего афганской армией генерала Дауд-шаха и практически всех высокопоставленных должностных лиц в Кабуле.

Члены миссии не могут взять дело в свои руки и начать огораживать свою территорию или наскоро возводить оборонительные сооружения. Любая деятельность подобного рода заставила бы афганцев предположить, что они не доверяют своему хозяину и опасаются нападения, а это неминуемо обидит эмира и Дауд-шаха и вполне может навести на разные нехорошие мысли многих горожан, которые не сумеют сохранить доброе расположение к гостям.

– Как бы то ни было, – сказал сэр Луи, – не так уж и плохо, что резиденция открыта для доступа любого, кто пожелает явиться сюда. Чем больше у нас будет посетителей, тем лучше. Мы в первую очередь обязаны установить дружеские отношения с афганцами, и я не хочу никому давать от ворот поворот или принимать какие-либо меры, способные вызвать подозрение, что мы желаем преградить доступ в резиденцию и держать местных жителей на расстоянии вытянутой руки. На самом деле, как я только сейчас говорил эмиру…

Эмир принял британского посланника и его свиту с лестным радушием и всяческими проявлениями дружелюбия, своим видом и поведением выражая полную готовность выполнить любые требования гостей. Просьба сэра Луи дать членам миссии право принимать афганских должностных лиц и сирдаров была мгновенно удовлетворена, и сэр Луи вернулся в резиденцию в прекрасном расположении духа и продиктовал телеграмму вице-королю, гласившую: «Все хорошо. Разговаривал с эмиром и вручил подарки». После чего он сел писать первые отчеты из Кабула и той ночью лег спать в приподнятом настроении, уверенный, что все идет гладко и он блестяще справится со своим заданием в Афганистане.

Уолли, лежавший без сна в доме по другую сторону двора резиденции, был не столь доволен жизнью, поскольку обнаружил в своей кровати жильцов. У него и так сильно испортилось настроение, когда он увидел нацарапанные на стенах комнаты русские имена, напоминающие о том, что другая, конкурирующая миссия тоже гостила в резиденции, причем не очень давно. Но клопы – это уже слишком! Он страстно понадеялся, что его русский предшественник так же сильно страдал от знаков их внимания, и решил, что, если это лучшее жилье, какое эмир Афганистана смог предоставить высокопоставленным иностранным гостям, значит весь остальной Бала-Хиссар – настоящие трущобы.

Дом, в котором он находился, и другой, напротив, представляли собой неряшливые дощатые строения с оштукатуренными стенами, стоящие на деревянных столбах; дом посланника имел два этажа, а тот, где поселились три члена свиты и располагалась офицерская столовая, на один этаж больше. У обоих домов по афганскому обычаю были плоские кровли, куда вела лестница, но в отличие от одноэтажных зданий казарм ни на одной из них не было ничего похожего на ограждение, и Уолли решил, что на многих индийских базарах он видел гораздо лучшие здания.