Далекие ветры

Красивый Юрка, здоровый Юрка… мой муж. Нужно увидеть Юрку, чтобы понять привычки человека, его потребность физической разминки — растянуть мышцы, отдохнуть в движении, стать красивее, — понять здоровую необходимость этого солнечного мороза. У кустов Юрка остановился и закрутил палкой над головой. За ракитником, плечами и заячьей шапкой-ушанкой, двигался Андрей. Увидел нас, помахал рукой. В заиндевевшем костюме он напоминал седого медведя. Утопая по колено, Андрей выбрался к нам из снега. Лыжной палкой поднял шапку на лбу. Темные волосы его изломаны и мокры, и ото лба шла испарина.

— Что-то по целику?.. — сказал Юрка.

— Наоборот… По старым местам. Вон там, за камышами, когда-то бот прятали. Долбленую такую посудину. Думал, найду. Он уже тогда у дерева ряской зарастал. А вы на озеро? — Не дождавшись ответа, сказал: — Я там еще тоже не был.

Если вчера в задымленной кочегарке Андрей был претенциозно неуместен в белой рубашке, то сегодня он прост, И на лыжах-то, кажется, не умеет ходить.

Как отличается от него Юрка упругой спортивной элегантностью!

Мы медленно идем по склону вверх, по теплому солнцу на снегу. От перекрученных узловатых березок рябит в глазах.

И отчего вон поодаль в низине березки вытянуты белыми струнами, а эти такие? Ветер ли их измял так, или коровы?

Проходим мимо леска по снежным бугоркам кочек. Андрей замедляет шаги и в густой тени деревьев останавливается.

Я тоже смотрю на лесок. И вдруг этот нетронутый, засыпанный снегом лес кажется мне мрачновато-запущенным. Только что было жарко на лыжне, но вот откуда-то пришел тоскливый озноб. Уже не хочется углубляться в чащу.

И я впервые думаю, что ничего не знаю о таком лесе, что не прочитала еще ни одной странички его и дремуче невежественна.

Лесок стоял засыпанный снегом, мелкий, неподвижный, и я робко принимала и уже любила его.

Выходим на берег озера. И опять, как в первый раз, я смирнею перед ним. Оно глубоко под нами изогнуто и уходит концами к далекому лесу, а необозримая чаща за ним в черном кустарнике — будто размытая тушь в белых берегах. И сизую черноту кустов штрихуют тоненькие стрелочки березок.

— Странное какое, — говорю я. — Откуда оно здесь?

— Старица. Бердь отошла, — говорит Андрей.

— Давно?

— Никто не помнит.

— А почему оно «Черное озеро»?

— Наверно, оттого, что всегда в тени.

— Оно глубокое?

— Мужики рассказывали, что на вожжах гирю в него спускали. С лодки. И дна не достали. Может, обманывали.

Андрей улыбнулся:

— Нам в детстве именно эта деталь нравилась. Необычностью. Сами его мы не мерили. Боялись. Слишком вода холодная, не прогревается.

Мы идем к берегу, и озеро для меня уже одушевлено подробностью.

Юрка с Андреем оторвались от меня, остановились на берегу, навалившись на палки, и смотрят вниз.

Я подъезжаю к ним боком, боясь крутизны.

— Что там? — спрашиваю я. — Заяц?

— Спуск понравился, — смеется Юрка.

Сознание с мгновенной готовностью падает вниз, сердце исчезает, и откуда-то берется тихая тоска.

— А ведь когда-то я, — говорит Андрей, — отсюда спускался.

И это звучит так нелепо, неожиданно своей невероятностью. Юрка поднимает брови, отворачивается, с издевательским недоверием смотрит на меня. Андрей это увидел и, глядя в снег, улыбался. Мне стало стыдно.

Андрей навис носками лыж над обрывом и, постучав ими, сбил козырьки снега. Они скатились, разрушаясь, и за ними долго еще ползли язычки снежной пыли.

И я не поняла, что оборвалось во мне, осталась только тошнотная легкость. Андрей рухнул вниз. Падал он под ноги черным обгорелым пеньком, падал далеко, будто убывал до самого дна. Вдруг выскользнул из-под наших ног, словно им выстрелили из снега.

У противоположных кустов озера развернулся. Брызнул тугой веер, и Андрей плюхнулся в снег. Поднялся, долго выбивал варежку о лыжную палку, а шапка торчала из снега одним ухом.

Не глядя на нас, махнул:

— Давай.

Юрка не двигался.

— Не смей! Ты соображаешь? — А сердце опять тоскливо исчезало.

Пологим склоном Андрей поднялся вверх. Шея у него мокрая, и по ней сползал за воротник снег. Он этого не замечал.

— Не удержался, — отметил он. — Здорово, черт. Какое-то состояние невесомости. Полностью отключаешься. — Он сбивает плотнее лыжами снег и устойчиво останавливается у обрыва. — Не тот я стал, не тот… — насмешливо декламирует Андрей.

Юрка старается не встречаться с ним взглядом, пружинисто переминается на лыжах и подходит к пробитому следу. Когда исчезает вниз, мне опять кажется, будто там из-под моих ног выбрасывает его гора, как натянутая тетива. Он влетает в кусты и оседает на пружинистых ветках.

«Исхлестал лицо», — думаю я.

Юрка поднимается к нам, вбивает в снег палки и вешает на них шапочку.

— Вот скорость! Воздух, как подушка, — не пробьешь. Надеть доспехи хоккейного вратаря, и можно зависнуть. Итак, — подбодрил Юрка, — я за тобой.

— Ничего, я добрый, — ответил Андрей. — Уступаю.

И пока Юрка скатывался вниз несколько раз, Андрей так и стоял без движения. А когда Юрка внизу долго искал лыжной палкой что-то в снегу, Андрей подкатился к обрыву. Меня охватила зябкая волна холода.

— Дураки, — говорю я и тихо отъезжаю дальше от озера.