Кристина с готовностью откликнулась на ласку, надеясь, что искусная и деликатная любовная игра герцога позволит ей пережить наконец то, чего она давно не испытывала. Увы, этого не случилось. Позже, лежа в темноте, она проклинала Девлина О'Коннора. Если бы не он, она никогда не знала бы того сумасшествия, которое способна породить любовь. Она удовольствовалась бы чувством глубокой привязанности к герцогу, не стремилась бы к тому, что никогда не может свершиться. Казалось, в ней сидит какой-то дьявол, который тянет ее к Девлину, управляет ее телом и мыслями. Кристина отдавала себе отчет в том, что, только забыв его, она обретет счастье и спокойствие духа в качестве жены герцога и хозяйки Анерсли.
Сон не шел к ней. Она набросила манто прямо на голое тело и, сунув ноги в домашние туфли, пошла по затихшему коридору к главной лестнице и поднялась на шлюпочную палубу. Откуда-то издалека, из чьей-то каюты, до нее долетели звуки смеха – у кого-то была вечеринка.
Все небо было усыпано яркими, мерцающими звездами, и от этого зрелища у нее даже перехватило дыхание. Ритмично работали двигатели «Титаника», который шел по морю, спокойному и гладкому как стекло. Кристина вдруг подумала, что это морское путешествие будет одним из последних в ее жизни, и ей стало грустно. Ее будущая жизнь будет проходить на суше, хотя море вошло в ее плоть и кровь. Ей хотелось быть частью корабля, частью моря и неба.
Однако если она будет бороздить океаны, до нее будут доходить слухи о Девлине. Она может случайно увидеть его. Нет, она не хочет бередить старые раны. В Анерсли она будет любима, будет находиться под постоянной защитой. Ни одна женщина не может желать большего. Кристина почувствовала, что продрогла, и спустилась вниз, в свою роскошную каюту.
На следующий день «Титаник» зашел в Квинстоун, взял еще пассажиров и почту, после чего побережье Ирландии скрылось в дымке, и «Титаник» вышел в Атлантику.
Изабель чувствовала себя еще хуже. Кристина постоянно навещала ее, и герцог смирился с мыслью, что его невеста будет выполнять функцию сиделки до тех пор, пока Изабель не станет лучше. Он утешал себя лишь тем, что плывет на самом большом лайнере за всю историю мореплавания.
Герцог настойчиво приглашал Кристину посетить «Кафе Паризьен», поражавшее своим великолепием.
– И оркестр там не хуже, чем в «Ритце», – убеждал ее герцог, – играет не только старомодные вальсы. Дирижер – молодой человек, и оркестр исполняет регтайм. Пойдем, Кристина. Я ведь тебя так никогда бы и не узнал, если бы ты не любила танцы.
Кристина грустно улыбнулась:
– Если бы ты только видел Изабель, ты бы понял мою тревогу. Я все больше прихожу к выводу, что у нее не просто mal de mer, а нечто более серьезное. Я говорила Мильтону. Но поскольку Изабель отказывается пригласить судового доктора, он пообещал, что покажет ее специалисту сразу же, как только мы прибудем в Нью-Йорк.
– Но это будет только через три дня, а я хочу показать тебя здешней публике.
– Ты будешь показывать меня всю свою жизнь, – мягко сказала Кристина.
Герцог пальцем приподнял ее подбородок.
– Всей моей жизни, – сказал он с улыбкой, хотя глаза его оставались серьезными, – мне будет недостаточно. – И неохотно ушел, присоединившись в курительной комнате к Мильтону и мистеру Бену Гуггенхейму.
Изабель скрупулезно отмечала нахождение «Титаника» на карте, которая украшала обложку буклета со списком пассажиров.
– Мы уже прошли по крайней мере полпути, – сказала она слабым голосом в субботу и вскоре устало закрыла глаза. Решив, что Изабель заснула, Кристина отправилась на поиски Мильтона.
Он находился на площадке для игры в сквош.
– Изабель в самом деле требуется доктор, – сказала Кристина. – Она слабенькая, как котенок. И ничего не ела со вчерашнего вечера.
– Но ее не тошнило?
– Нет… Но лучше бы тошнило. Это я могла бы понять, хотя океан удивительно спокойный.
Мильтон вздохнул:
– Я пытался пригласить доктора, но она может быть иногда такой упрямой… Мы будем в Нью-Йорке в среду. Я надеюсь, что она поправится, когда окажется на суше.
– Мне бы очень хотелось надеяться на это, Мильтон, но у меня есть сомнения. Вы уверены, что Изабель не была больна еще до отъезда из Вены?