Далекий звон монет

Кажется, нам вслед снова понеслась автоматная очередь, и я опять пригнул голову, одновременно выворачивая руль, чтобы не врезаться в сугроб. В такой безумной позе мне еще никогда не приходилось водить автомобиль. Я отчетливо видел лишь бешено летящие мимо нас стволы сосен да сахарно-белые спины сугробов. Вика, неимоверно страдая от ветра и холода, громко поскуливала рядом, ее волосы трепыхались, как пламя факела, а сарафан ходил волнами, словно под ним извивался от боли удав.

– Ты не туда е-д-ешь! – разобрал я наконец ее невнятные слова.

– А куда?! – крикнул я, приподнимая голову, чтобы хоть краем глаза увидеть дорогу.

– Сейчас направо. А потом снова направо…

– Не знаю я, где твое право! – огрызнулся я. – Здесь одна дорога!

– Надо бросать машину! И разбегаться в разные стороны! – хватая ртом ледяной воздух, вставил Тарасов. Его голова торчала между нашими сиденьями как раз под моей рукой. Я не мог не воспользоваться таким удобным случаем и с удовольствием тюкнул его локтем в нос.

– Да сиди ты, советчик! – вымученно ответила ему Вика.

Мы в самом деле скоро выскочили на перекресток. Я сбросил газ и стал притормаживать ручником, круто выворачивая руль. Получилось красиво и точно, как в цирке: машина закружилась волчком, сделала полный оборот и устремила свой хищный передок на новую дорогу.

Меня удивляло, что по нам больше не стреляют, что машину не сожгли гранатометами, а нас не кинули мордами в снег.

– Сколько у него людей? – крикнул я Тарасову.

Тот не сразу ответил. Было видно, что не знает.

– Человек десять. Может, пятнадцать.

– Понятно. На ста гектарах это как в пустыне.

Я снова свернул направо. В этом месте снег убирали плохо, и колеса «Опеля» стали увязать в белой каше. Вика, пользуясь короткой передышкой, надела мою куртку, которая висела на крючке, и спрятала лицо в воротнике. По-моему, ей надоело руководить, она выдохлась, и едва я раскрыл рот, чтобы спросить, много ли людей охраняют ворота, как она раздраженно ответила:

– Господи, вы мужики или нет?

Мужик Тарасов, словно черепаха, втянул голову и спрятался за нашими спинами, предлагая, таким образом, все делать мне самому. Это было очень кстати. Мне уже надоело истеричное руководство Вики и глупые советы Тарасова. Я включил усиленную передачу и, тараня снежные завалы, вскоре подъехал к литым чугунным воротам, запертым на обыкновенный висячий замок. Никого рядом с ними не было, как, собственно, каких-либо следов.

Замок я сорвал монтировкой и, постукивая ею по ладони, вернулся в машину. Тарасов нервно крутил головой, глядя на сугробы и сосны, ожидая стрельбы или еще каких-нибудь больших неприятностей. Вика исподлобья смотрела через выбитое стекло вперед с демонстративной безучастностью и готовностью ответить хамством на любой вопрос. Удивляясь такому редкостному сочетанию ангельской внешности и паскудного характера, я неторопливо, чтобы не задыхаться от ледяного ветра, поехал по пустынной полевой дороге.

– Давай-ка вот что сделаем, – сказал Тарасов. Он очень долго думал и теперь решился заменить свою онемевшую жену. – Ехать в Москву я бы не советовал. Даю гарантию, что нас ждут где-нибудь на подъезде.

– Конечно! – не выдержала Вика. – Я буду мерзнуть в этой дырявой машине до тех пор, пока ты не придумаешь другого способа попасть домой! Я, между прочим, хочу принять горячую ванну и лечь в постель.

– Мы поедем к нам на дачу! – бросил заготовку Тарасов. – Там ты примешь ванну и ляжешь в постель.

– Далеко до дачи? – спросил я.

– Сейчас мы выедем на Новорязанское шоссе, а затем надо будет свернуть на Быково… Километров сорок, может быть.

– Там к дому не проедешь, – сказала Вика. – Снегу по пояс.

Не было ясно: она не хочет ехать на дачу или же предупреждает, что дорога плохая.

Тарасов пожал плечами.

– Машину можно оставить у будки сторожей, а самим пойти пешком.

Вика вздохнула и окончательно спрятала лицо в воротнике моей куртки.

– Делайте что хотите.

Тарасов с облегчением опустил руку мне на плечо, дескать, вопрос улажен, можешь гнать.

Когда мы подъехали к воротам дачного поселка, я уже не чувствовал лица. Казалось, стоит прикоснуться к ушам, как они со стеклянным звоном отвалятся. Вика хоть и куталась в мою куртку, но это не спасло ее ноги. Последние полчаса она сидела «по-турецки» и безжалостно ругала машину. Тарасов, мне кажется, устроился лучше всех и, дабы не потерять самое теплое местечко, всю дорогу помалкивал, не напоминая о своем существовании.

У зеленого вагончика сторожей дорогу нам преградил опухший от водки и черный от угля человек в телогрейке и валенках. Согнувшись, он просунул голову в то место, где было ветровое стекло, посмотрел маленькими красноватыми глазками на меня, на Вику и наконец узнал Тарасова.

– Здравия желаем, гражданин начальник! – прохрипел он, запуская в салон машины зловонный перегар. – Беда приключилась. Мы звонили вам с утра, но трубку никто не брал.

Тарасов заерзал на заднем сиденье.

– Какая беда, Коля? – Он старался говорить спокойно.

– Да там… – переминался с ноги на ногу сторож. – У вас на первом этаже решетка с окна сорвана и стекла вырезаны.