Далеко ли до Сайгатки?

В комнату то и дело входили красноармейцы, хлопала дверь. Один раз из коридора просунулась белёсая голова исчезнувшего куда-то Козла. Он крикнул:

— Слышь ты, чего сидишь? Спать ложись, время.

— Я не хочу, — сказала Варя.

— Часов в пять, как посветает, машина придёт. Ну, пока.

Варя вскочила, хотела спросить, где он будет сам или как его можно разыскать, но в это время в дверь внесли огромный начищенный барабан, а за ним, топоча, ввалился целый взвод красноармейцев.

— Потише вы! Не видите, ребята чьи-то спят, — сердито сказал взводный. — Откуда будете, пацаны?

— Я из Сайгатки, он из Москвы. — Варя показала на Вадимку.

— Ну, валяйте спите. Ерепеша, контрабас тащи!

Низенький розовый красноармеец внёс большую, как самовар, блестящую трубу. Прислонил её к стене возле баяна, присел, вытянул губы и дунул — труба глухо рявкнула.

Потом красноармейцы, стараясь ступать тише, но так, что стёкла в окне тонко задребезжали, вышли из комнаты и протопали по коридору. Где-то далеко прокричали: «Дневального к командиру-у!»

Варя свернулась калачиком на кушетке в ногах у Вадима, натянула на себя край плащ-палатки и сразу точно провалилась куда-то.

Горн играл что-то очень знакомое.

Вот сейчас подует ветер, распахнётся светлая занавеска на окне и старшая пионервожатая крикнет: «Ребята, вставать, побудка!..» С крайней кровати спрыгнет дежурная в голубой майке и трусах и побежит вдоль одинаковых, с блестящими шишечками, кроватей; будет сдёргивать с сонных девочек одеяла, щекотать пятки… А горн заиграет ещё звонче и радостнее: «Вставай, вставай!..»

Так было в прошлом году летом в пионерском лагере на Оке.

Но вместо вожатой над Варей наклонилась встрёпанная голова, и Вадимка испуганным шёпотом спросил:

— Варь, мы где?

— А что?

— Где это мы?

В окно заглядывало утро. Труба и барабан поблёскивали у стены. Сбоку торчала чёрная крышка рояля, на ней лежала чья-то пилотка… А больше ничего не было видно — кушетку кто-то загородил большим жёлтым листом фанеры.

— Ой, Вадимка, проспали! — вскрикнула Варя, сбрасывая плащ-палатку.

Вадим захлопал ресницами и полез в карман за очками.

Опять заиграл горн, только гораздо ближе. Дверь открылась, кто-то тихо сказал:

— Будить ребят, что ли?

Варя высунулась из-за фанеры, помахала рукой:

— А мы уже не спим!

— Вот и ладно.

В двери стоял коренастый красноармеец, брат Козла, за ним второй — в синем комбинезоне и танковом шлеме.

За ночь кто-то расставил по комнате скамейки, и она стала похожа на зал для заседаний.

— Вот и ладно. Ехать время. Так ты, Федя, их до Чебоксар подкинь. Пускай на пристани парохода, то бишь трамваев своих, ждут. Дежурному так и объяснишь. Доложишь, в общем.

— Есть.

Человек в танковом шлеме — это был шофёр — вывел Варю с Вадимом тем же коридором во двор. У крыльца их нагнал брат Козла и сунул обоим по большому куску хлеба, переложенного солониной.

Перед крыльцом стоял высокий зелёный грузовик, доверху гружённый ящиками. Шофёр ловко вскочил в кузов, перекидал часть ящиков в сторону, вытащил из-под них старую шинель. Поплясал, уминая ногами сваленные у борта мешки, и крикнул:

— Залазьте!

Варя с Вадимом подошли к грузовику.

— А как залазить? Мы не умеем.

— Эх вы, воробьи! На колесо ногу ставь, так. Руку давай!

Он легко, по очереди, втянул их в кузов. Подавая шинель, — приказал: «Закройтесь, а то студёно!» — спрыгнул прямо с борта на землю и полез в кабину.

На крыльцо вышел брат Козла, ещё несколько красноармейцев.

— Поехали? — спросил он. — Ну, час добрый.

— Поехали! — крикнула Варя. — Спасибо! А ещё Козлу передайте, когда увидите…

Кабина колыхнулась, мимо побежали дома, холодный ветер забил в лицо.

— Поехали… — прошептал Вадимка.

Машину занесло вбок. Передние колёса упёрлись в край кювета.

Вадим подпрыгнул в кузове. Из кабины высунулось загорелое лицо, и шофёр громко спросил:

— Живы?

— Живы! — закричала Варя.

Вадим поправил капюшон и тоже сказал:

— Живы.

— А раз живы — вылазьте. Приехали.

— Как — приехали?

— Чиниться будем.

Варя откинула шинель.

По обе стороны гладкого, как лента, шоссе — лес. Совсем золотой осенний лес. Даже не верится, что утром были в городе. И тишина — не шелохнётся ветка, с неё медленно падают редкие листья.

Вадим сидит на борту, свесив тонкие ножки, и боком, сквозь одно стекло, смотрит на всё с радостным удивлением. Шофёр лежит на спине под машиной, выстукивает ключом невидимую поломку. Вот он вылезает, берёт из кузова четырёхугольный бачок, обливает тряпку и зажигает её.

Пламя вспыхивает и гаснет от дневного света, и только потому, что вблизи становится жарко, можно догадаться — тряпка горит на ветру.

Шофёр греет в огне инструменты и мурлычет:

Вот на Чебоксары
Повезу товары,
А от Чебоксаров
Поеду без товаров.

— Это что, стихи? — спрашивает Варя. — А что вы сейчас делаете?

— Стихами не занимаемся, — отвечает шофёр. — Вот крестовина лопнула, чтоб ей было пусто!

Он берёт большой гаечный ключ и отвёртывает на колесе гайку.

— А ты с мальчонкой в Горьком встретилась?

— В Горьком.

— А сама, выходит, с Камы на Москву подавалась?

— Подавалась.