Далеко от Москвы

«Шистер Нелли Ханоновна 1939 года рождения, еврейка, условно-досрочно освобожденная, агент по снабжению ОРС'а машиностроительного завода, член преступной группы Аб-Ханнянова. Передана для проведения следственных действий в центральный аппарат КГБ.»

Под текстом темнели прямоугольники с надписями «Материалы допросов», «Связи» и «Выход».

– Допросы.

Свиридов подвел стрелку и нажал. Машина спросила «Выводить на экран, на принтер или в файл?»

– Понятно. Набери Патеев, связи.

На экране возникла разветвленная структура со множеством фамилий на ответвлениях, отходивших от прямоугольника «Патеев-Аб-Ханнянов».

– От каждой фамилии можно выйти в дело каждого, как мы выходили в дело Шистер.

– Есть ли тут Белясь? Шипук? Нефедов?

– Есть, товарищ генерал. Но не все материалы еще введены.

– Защита от несанкционированного доступа? Как хранишь? Кто имеет доступ?

– Пока кроме вас никто не видел. Есть и защита … и все прочее тоже есть.

– Хочешь сказать, что меры безопасности ты предусмотрел?

– По мере возможности.

– Опасность этого материала понимаешь?

– Поэтому и не хочу выпускать из рук.

– Подготовь материал для меня … по своему усмотрению.

СВИРИДОВ ТАНЦУЕТ с ВЛАДИСЛАВОМ

Вечером посетители кафе опять наслаждались игрой Семена Гавриловича, а Свиридов появился поздно.

Трио – Дмитрий Германович Лопаткин, Петр Петрович Дормидонтов и Семен Гаврилович Черномырдин играли сегодня танцевальные мелодии.

Семен Гаврилович играл то на своей любимой трубе, то менял ее на не менее любимый саксофон, а то переходил к кларнету с его нежнейшими мелодичными звуками.

Дмитрий Германович отдавал предпочтение роялю, но не чуждался и аккордеона, и только Петр Петрович не менял своего пристрастия и все внимание уделял ударным инструментам, тем более, что их пока было всего два – бывший пионерский барабан и тарелки.

Когда пришел Свиридов Дина танцевала с Валиковым, а Тоня с Гришей.

– Ты посмотри, как ожил за эти дни Владислав, – обратила его внимание Тоня. – Он уже не стесняется своей коляски.

– Попробую-ка я его расшевелить …

Свиридов подошел к сидящему в коляске Владиславу, они о чем-то пошептались, Свиридов в чем-то убеждал мальчика. Потом Владислав отсоединил кабели от пульта на кресле и Свиридов выкатил кресло на середину.

Он медленно прошелся чечеткой вокруг кресла, а потом стал поворачивать кресло. Свиридов двигался в одну сторону, а кресло поворачивалось в другую. Потом кресло, выписывая змейки, двинулось за Свиридовым, который подкручивал, подталкивал, останавливал и вновь толкал кресло.

Владислав немного освоился и помогал управлением. Кресло двигалось в такт с музыкой, оно то догоняло Свиридова, то убегало от него, и в конце концов они кончили вращаться и остановились рядом.

Наградой им были бурные аплодисменты, к коляске подбежал Гриша, Мальчик, Вознюкова, Ложникова … Владислава затискали.

– Чур, я следующая танцую с тобой!

– Владик, я в очередь записываюсь!

– Кышь все – дайте маэстро отдохнуть! Брысь, тетки!

– Ну, Мальчик, ну, не гони нас!

– Ух, эти тетки, – заворчал Мальчик, которого Вознюкова как кулек взяла под мышку и понесла рядом с коляской как мешок, – Ты, Владик, не давайся этим теткам – замучают.

Потом Вера Ложникова попробовала станцевать с Владиславом плавный и медленный русский танец – она величаво плыла, а Владислав кружился вокруг нее.

РЫБАЧКОВ и ДЗЮБАНОВСКАЯ

– Лерочка, что с тобой? Танцевали – все было хорошо, ты была … такая …

– Какая?

– Я не знаю, как сказать … Ты была такая … так отвечала моим рукам … А сейчас такая грустная.

– И что?

– Меня это … Меня это беспокоит. Объясни, что тебя мучает.

– Я сама себя иногда не понимаю …

– Давай вдвоем – может, разберемся?

– Или еще больше запутаемся …

– Ты целуешься … Все хорошо … А потом вдруг словно мертвая, я даже пугаюсь … Я что-нибудь не так делаю? Скажи, неужели мы не можем понять друг друга? И ты, и Олег стали мне совсем родные … Ты мне очень дорога …

– И ты мне … Но я боюсь …

– Меня?! Разве я могу сделать что-то плохое для тебя?

– Не сердись … и не обижайся на меня … Я боюсь такого быстрого сближения …

– И поэтому стоит мне дотронуться до тебя … ты вся сжимаешься? Только поэтому?

– Да … Прости меня … Я не хочу обижать тебя, но …

Рыбачков повернул Дзюбановскую к себе, обнял и поцеловал.

– Можно мне немножко … похулиганить? Словами, словами!

– Как это? Попробуй…

– Значит, ты боишься, что я тебя разложу, использую … и брошу?

– Фу, как ты … Но в смысле …

– Тогда давай так. Когда твои груди захотят, чтобы я взял их в руки, то ты сама …

Даже в полумраке было заметно, что Дзюбановская смутилась и покраснела. Но она взяла его голову в руки, посмотрела в глаза и поцеловала.

– И пока ты не созреешь … я не проявлю инициативы … Это тебе в наказание за то, что ты мне не веришь.

– Милый Толя, я верю тебе, но … уж такая я есть …

– Не озябла? А то пойдем в тепло.

Свободная комната нашлась и они устроились на диване. Рыбачков обнял ее за плечи, притянул к себе. Их губы слились. Анатолий гладил ее плечи, руки и не делал попыток перейти дальше.