Далеко от Москвы

Уже совсем спокойно Володька продолжал разговор по-нанайски. Старик что-то отвечал. Огонек сознания мелькал в его глубоко запавших глазах.

— Мафа вспомнил, — с довольным видом повернулся парень к Беридзе: — Только один раз, лет семьдесят назад, Адун подошел в разлив совсем близко к фанзам. Дед говорит: тогда нани провинились перед богом реки, и он рассердился.

— А не было ли такого случая, когда река разливалась, скажем, до того места, где стоят два амбарчика на сваях?

Несколько голосов отозвались сразу. Максим успокоил их, подняв руку.

— На это многие могут ответить, не только Мафа, — сказал он. — В тридцатом, кажется, году Адун доходил до этого места. Нет, не в тридцатом, а в тридцать первом... Я как раз уезжал учиться в Ленинград и плыл на бате до Рубежанска по большой воде.

Беридзе повернулся к Алексею:

— Вот, Алеша, не ошиблись мы. Трасса у нас здесь проходит за стойбищем. Значит, и на этом участке затопления бояться не надо.

Однако всем этим Беридзе не удовлетворился.

— Попробуйте узнать у Мафы, голубчик, — обратился он к Володьке, — сильно ли затоплялся во всех этих случаях левый берег в районе Чомы и Чилму? Там проходят седьмой и восьмой участки трассы...

Володька опять привязался к старику.

— Не спи, а думай! — покрикивал он и, становясь все терпеливее, упорно добивался от стодесятилетнего человека нужных для инженеров сведений.

Совсем усталого Мафу увели домой, Георгий Давыдович перешел к другим старикам. Он задавал вопросы и аккуратно записывал их ответы.

Молодежи все это уже наскучило, парни и девушки отошли в сторону и приглушенно пересмеивались, окружив Володьку. Алексей заглянул через их головы: студент-нанаец в лицах изображал оперетту «Сильва» — он смотрел ее в Рубежанском театре музыкальной комедии. У Володьки оказался приятный тенорок и врожденный дар подражания. Ковшов, вместе со всеми, от души забавлялся этой опереттой, воспроизводимой одним человеком, пока Беридзе не подозвал его. Главный инженер оставил, наконец, стариков в покое.

— Очень дельно, очень, — повторял он удовлетворенно.

Инженеры собрались уходить. Максим Ходжер остановил их.

— Одно важное дело есть. Не знаю, как вы посмотрите, посоветоваться с вами хочу... Мы сегодня на собрании всем стойбищем решение приняли...

Алексей взял протянутый Ходжером лист бумаги и прочел вслух:

— «Ко всем колхозникам русских деревень и нанайских стойбищ на Адуне». — Глаза Алексея скользнули по строчкам, он молча дочитал бумагу до конца. Явно взволнованный, Ковшов передал лист Беридзе.

— «Для войны нужна нефть, поэтому партия и правительство требуют как можно быстрее пустить нефтепровод. Эта стройка даст большой толчок дальнейшему развитию всех селений на нашем Адуне.

Мы, жители стойбища Тывлин, считаем стройку своим кровным делом и обязуемся во всем помогать строителям. Мы обращаемся к вам с предложением: признать стройку народной, чтобы не только строители, но и все население Адуна отвечало перед государством за пуск нефтепровода в срок».

— Плохо написал, сам чувствую! — сокрушенно сказал Ходжер. — Поправьте, товарищ Беридзе.

— Здорово написал, Максим, лучше не надо! — воскликнул главный инженер и обнял Ходжера. — Поправлять такую бумагу — только портить...

— Володька! — закричал обрадованный Максим племяннику. — Тащи сюда машинку, печатать будешь. Однако будь осторожен.

Пишущей машинкой здесь, видимо, весьма гордились. Все затихли и внимательно смотрели, как Володька осторожно вынес ее на вытянутых руках, поставил на стол, важно уселся и вложил лист бумаги. Нанайцы окружили парня тесным кольцом, и он под диктовку Максима принялся одним пальцем выстукивать обращение.

Глава четвертая У Тани Васильченко

Путешествие Беридзе и Ковшова близилось к концу. Уже немного оставалось до Ольгохты, где трасса и Адун расходились в разные стороны. Сегодня инженеры двигались особенно споро и за первые утренние часы далеко ушли от места ночевки.

Беридзе по просьбе Алексея с неохотой согласился сделать остановку. Они устроились на разостланной по снегу плащ-палатке и позавтракали, не разводя костра. Георгий Давыдович вскоре нетерпеливо поднялся, оглядел окрестность и, вынув топографическую карту, начал вносить в нее поправки Алексей собрал пожитки и подошел к нему.

С обрывистого берега им открывалась бескрайняя снежная долина, залитая солнцем. Внизу лежала неподвижная, закованная в броню льда река с серебристыми наметами снега на зеркальной поверхности. Вдали виднелись округлые сопки, поднимавшиеся несколькими ярусами. Среди снежной белизны они казались нарисованными на полотне: те, что ближе, — нежно-сиреневой краской, те что за ними, — фиолетовой, и дальние — густо-синей. Над сопками, на чистом небе скапливались темно-серые облака.