Далеко от Москвы

Батманов, преодолевая брезгливость, начал рассказывать о Мерзлякове. Он оказался опаснее явного врага. Мало сказать: Мерзляков не справился с задачей. Он, руководитель участка, обнаружил безразличие к судьбе и нуждам подчиненных ему людей. Тревоги коллектива его не затронули, они словно не касались его. Он равнодушно отнесся к распространившимся на участке слухам о мнимом взятии Москвы немцами и мнимом нападении японцев. В такие трудные для всех дни он с энтузиазмом занимался только своим благополучием.

— Надо поглубже заглянуть в прошлое Мерзлякова,— решил Дудин. — Не удивлюсь, если найдем там кое-какие корни его сегодняшнего поведения. Не вы назначали Мерзлякова начальником участка, товарищ Батманов, но его история пусть вам послужит уроком. Очень хорошо надо знать человека, очень верить ему, прежде чем выдвинуть его в руководители. Мне Михаил Борисович говорил о Ефимове — очень прискорбный случай! А Мерзляков — это случай в десять раз прискорбнее. К сожалению, у нас нередко выдвигают людей, не изучив их и подчас просто плохо к ним присмотревшись: «Авось потянет, парень вроде неплохой». Что из этого получается, мы все убедились сегодня, пока ходили по участку: сколько строителей предъявили нам счет за Мерзлякова!.. Продолжайте, товарищ Батманов, — Дудин дотронулся рукой до колена Василия Максимовича.

— Я не могу назвать Мерзлякова прямым виновником гибели Панкова. Но в душе считаю: Панков погиб из-за него.

При этих словах Батманова Залкинд порывисто встал и в волнении зашагал по комнате. Батманов замолк на полуслове и поднял на него глаза. Остальные тоже посмотрели на парторга.

— Мы с ним дружили больше двадцати лет, я ему дважды обязан жизнью, — заговорил Залкинд. Он переменился в лице и морщился, как от боли. — В двадцать первом году я был комиссаром в партизанском отряде и числился на особом счету у японцев и белых. Они за мной охотились, и однажды случилось мне вместе с несколькими партизанами попасть в засаду. Белых было до трех сотен, они быстро нас окружили. Пробиться не удалось, только один парень сумел вначале выскользнуть из кольца. Избавления мы не ждали, отстреливались, засев в буреломе, и приготовились к тому, чтобы подороже продать свою жизнь. Нежданно-негаданно избавление подоспело в лице Сергея Кузьмича Панкова, который бешено налетел на белых с горсткой партизан, нагнал на них страху и развеял по тайге. Потом оказалось: Панков совершил благородный и смелый поступок на свой страх и риск, вопреки приказу. Командир послал его только в разведку и запретил предпринимать что-либо самому. Мы тогда берегли силы и любую операцию проводили с крайней осторожностью. Панкову удалось вызволить нас без жертв, а могло быть иначе: он и нам бы не помог, и себя с товарищами погубил бы. Победителей, конечно, не судят, но Панкову попало от командира. И я до сих пор слышу ответ Сергея Кузьмича: «У меня такой характер, что его не переделаешь. Если люди в беде — я должен им помочь, ничего не щадя. Я проклял бы себя на всю жизнь, если бы не помог комиссару Залкинду и его ребятам!..»

Нагнувшись к Алексею, Беридзе вдруг возбужденно прошептал:

— Алеша... Я слушал Залкинда и как бы перенесся во времена фадеевского «Разгрома». Мне представилось, что я вижу перед собой Левинсона...

Пораженный этой мыслью Алексей новыми глазами воззрился на Залкинда, словно тот и в самом деле был героем книги, знакомой ему и близкой с детства.

— Ты, Василий Максимович, узнал Панкова совсем недавно, уже зрелым человеком. И ты прав: он был умен и опытен. А погубила его, видимо, та черта характера, которой ты не знал в нем. Он был горяч до крайности в некоторых случаях. Он так любил людей, так жалел их, что был способен на безрассудство, если узнавал, что им плохо. И теперь, услышав от повстречавшегося ему по дороге Санина, что где-то умирают люди, он уже думал только о них. Я представляю его в тот момент, когда он появился перед Мерзляковым с требованием немедленно вместе с ним отправиться на уминскую базу! Остается пожалеть, что вместо подлеца Мерзлякова не оказалось другого человека, более порядочного и умного. Он сделал бы, что требовал Панков, все было бы по-другому: Батманову не пришлось бы столкнуться на участке с безобразиями, а сам Сергей Кузьмич сидел бы сейчас с нами...

— Вы окончательно убедились в бесполезности дальнейших поисков? — спросил Дудин Батманова.

— Искали повсюду, обшарили все побережье. Я и сам ходил дважды. Нет никаких следов.

— Мы позаботимся о его семье, — сказал Писарев. — У него сын есть, кажется, мать и сестра?..

— Сына я хочу взять в свою семью, — заявил Батманов и посмотрел на Залкинда. Парторг сидел, отвернувшись к окну.

— Надо позаботиться и о том, чтобы сохранилась память о Панкове, — заметил Дудин. — Я подумаю, как это сделать получше.