Далекое будущее Вселенной Эсхатология в космической перспективе

Касс уже готов согласиться стать посланцем живых огней, когда обнаруживает, что они сознательно разрушили его брак (что привело к самоубийству его жены), дабы он, свободный и ничем не стесненный, наилучшим образом служил их целям (герой–нептунианец из «Последних людей в Лондоне» поступает со своей жертвой так же, пусть и не столь жестоко, и автор его за это не осуждает) [219]. Касс решает, что это доказывает злую волю живых огней, уничтожает своего собеседника с помощью стакана холодной воды (при медленном охлаждении живые огни превращаются в пыль, способную к возрождению, но при быстром погибают навсегда) и решает предупредить человечество о нависшей над ним смертельной угрозе. Вскоре он оказывается в психиатрической лечебнице, где живые огни вновь выходят с ним на связь и снова убеждают в чистоте своих намерений. Тем временем, однако, их собратья, оставшиеся на солнце, открывают (обычный мотив у Степлдона), что реальность «полностью чужда духу и совершенно равнодушна к священнейшим ценностям пробужденных умов космоса» [220], и вступают в отчаянную религиозную войну, в которой гибнет изначальный благочестивый агностицизм живых огней. Касс, теперь обращенный в типично степлдоновское мировоззрение, подвергается угрозам живых огней, в свою очередь, обращенных в воинствующий теизм. В конце книги он гибнет в огне — жертва убийства или, как полагает Тос, собственных безумных стремлений.

Парадоксальный водоворот степлдоновской истории человечества спрессован здесь до жизни одного человека, а борьба за жизнь без самообмана изображена без всякого сентиментального глянца. Кто здесь обманут? Кто безумен? Живые огни, разумеется, всего лишь аллегория технических достижений, способных привести нас к утопии или к катастрофе. Или, возможно, альтернативный образ индивида–в-сообществе, не склонного, в отличие от нас, воображать себя абстрактной индивидуальностью и забывать о своем членстве в глобальной, даже межзвездной общности, но из-за этого подверженного иной опасности: слишком легко игнорировать нужды и страсти отдельных личностей и превращаться в элемент бесплодного «муравейника». Или же, быть может, все это образы иной постоянно волновавшей Степлдона проблемы — различия между жизнью во сне и жизнью–бодрствованием. В этом рассказе он даже позволяет себе то, чего не позволял никогда прежде: мысль о том, что нынешние индивиды — существа падшие, вечно стремящиеся к потерянному совершенству: «С каждым новым переживанием приходит к нам странное чувство его знакомости и подозрение, что эта новая версия — лишь грубая и неполная замена старой» ([32], с. 37).

Еще одна постоянная тема Степлдона, нереальность течения времени, в «Живых огнях» не появляется: хотя сам факт, что тысячелетия напряженной работы человечества оказались спрессованы и отражены в нескольких последних месяцах жизни одного человека, напоминают нам о том, что время относительно, а гибель даже высокоразвитой солнечной цивилизации живых огней (с которой наконец устанавливают связь земные изгнанники) — о том, что ход времени не приносит безопасности.

Живые огни готовы создать ядерный спазм «во имя духа, который в нас», если решат, что человечество так или иначе обречено на самоуничтожение ([32], с. 60), так же как Пятые Люди из другой утопии Степлдона уничтожают обитателей Венеры под тем предлогом, что эти создания неразвиты и подвержены заблуждениям; это массовое убийство порождает в исполнителях, с одной стороны, «необъяснимое отвращение к человечеству», а с другой — «мрачный восторг», выражающийся в мысли: «Истребление жизни на Венере было ужасным, но правильным поступком». Странный Джон говорит своему биографу напрямик: «Если бы мы могли уничтожить весь ваш вид — так бы и сделали» ([23], с. 216); однако в конце романа он и его товарищи отказываются от такого выхода.