Далекое и близкое, старое и новое

Когда на зимовнике подъезжали к дому, Федор Николаевич сидел на балконе, и они с казаком сразу увидели друг друга. Казак бросил и лошадь, и брата – и к Федору Николаевичу, а Федор Николаевич – к казаку. Обнимались, целовались и чуть не плакали от счастья, что Господь привел еще увидеться. Только через два дня казак уехал, его одарили всякими продуктами и, помню, дали барана.

В мое время переход из класса в класс всегда был по экзамену. Уже позже стали переводить по годовым отметкам. Экзамены у нас кончались в середине мая, и все разъезжались на каникулы, кроме шестых и седьмых классов, которые через день-два после экзаменов шли в лагерь. Хотя пребывание в лагере отнимало от нас целый месяц каникул, но мы любили наш лагерь и с удовольствием вспоминали его. Шли на вокзал в походной форме, с ружьями, через весь город и громко пели песни. Публика останавливалась и любовалась, глядя на стройные ряды кадет, а мальчишки толпой бежали по сторонам. Поезд шел до Персияновки, где был наш лагерь, полчаса. Бараки лагерные находились в огромном парке – лесу на берегу речки Персияновки. Бараки были просторные, светлые, сухие. Отдельно столовая и кухня. Была и маленькая, но очень уютная церковь.

В лагере учили уставы, название частей, сборку и разборку винтовки и строго требовали знаний, придираясь к каждому пустяку. Один кадет, вместо «рукоятка» затвора винтовки, сказал «ручка» затвора. Смирнов его прогнал со словами: «Ничего не знаете и ничего не понимаете, надо выучить – ручка бывает только у барышни, и то у хорошенькой». Производили съемку местности, знали все условные знаки по топографии и вычерчивали их. Каждый день производили пешие учения – и не маршировку, которую хорошо знали в корпусе, а маневры, оборону, наступления, перебежки, атаки и прочее. Совершали походы с ночевкой вне лагеря. Все это кадеты любили... Можно было купаться в Персияновке, причем воспитатели учили неумеющих плавать. Была кадетская лодка – катались. В этой же речке удочкой ловили рыбу.

За речкой огромное пространство занимали болгарские огороды. Болгары, непревзойденные огородники, продавали свои овощи в Новочеркасске. Любители сильных ощущений пробирались ночью в эти огороды, чтобы стащить там совершенно ненужную им морковку или луковицу, просто из удовольствия. В случае обхода воспитателя «махальный» должен был кричать по-кукушечьи, и любители острых ощущений скорее спасались в лагерь. Если воспитатель их встречал в кадетской роще, то на вопрос «откуда» отвечали: «Из «Капернаума» или «Из «Иерихона» – так назывались злачные места, расположенные далеко от бараков. Залезали и в чужие сады, но фрукты в мае были еще зеленые, так что залезали исключительно из молодечества. Были и жалобы на кадет, но виновные никогда не были обнаружены.

Один раз семиклассники нашли подбитую ворону, принесли ее в барак и решили выучить говорить слово «Чичиков», посадили ворону на кровать, окружили ее, и все начали говорить: «Чичиков, Чичиков...» Не заметили, как сам Чичиков (войсковой старшина Лепилин) подошел и громким басом: «Вы что здесь делаете?» Все вскочили и после небольшой паузы ответили: «Учим говорить вороненка». – «Выпустить в лес и не сметь приносить в барак». Приказание было исполнено, а Лепилин пошел в барак к шестиклассникам и сказал им: «Меня прозвали Чичиковым, и я горжусь этим прозвищем: Чичиков был гениальным человеком».

В роще лагеря в это время – май, июнь – была масса соловьев, и все ночи напролет они, не умолкая, пели свои чудные напевы и часто не давали заснуть. Кадеты отгоняли их подальше от бараков.

По праздникам кадет отпускали из лагеря в город. От бараков станция Персияновка была в полуверсте. Возвращаясь из города, кадеты, чтобы не идти такое большое расстояние, спрыгивали на ходу поезда против главной аллеи лагеря. Железнодорожники пожаловались корпусному начальству, и нам запретили спрыгивать, а дежурный воспитатель подходил к месту, где спрыгивали, и, если кто спрыгнет, тот в следующее воскресенье оставался без отпуска.

Лагерная жизнь продолжалась месяц, и кадеты разъезжались на каникулы. Перед отъездом в отпуск, на институтском пикнике в Александровском саду в Новочеркасске, я познакомился с Похлебиными[15] – матерью и дочерью, которые всегда жили в Петербурге и только на лето приезжали в Новочеркасск, где у них был собственный дом. Они просили меня приходить к ним в Петербурге, где каждую субботу у них собираются гости.

Незаметно прошли каникулы, и мы, выпускники, последний раз собрались в родном корпусе, чтобы всем вместе ехать в Петербург. Из 60 окончивших 10 отказались от военной службы и пошли в гражданские высшие учебные заведения. Несколько человек пошли в военное инженерное училище и в артиллерийские, а большая часть кадет, в том числе и я, пошли в Николаевское кавалерийское училище.