Дальгрен

Сегодня днем Сеньора Испанья и Накалка ввалились в дом с крыльца, вулканически хохоча, заковыляли по коридору, цепляясь друг за друга…

– Эй, – сказал я. – Вы чего?

Накалка обернула ко мне лицо, сморщила губы, надула щеки, распахнула глаза и загремела цепями на груди, изображая что-то непонятное. Затем ее щеки от хохота лопнули. Сеньора Испанья за локоть поволокла ее прочь.

Мимо меня, ухмыляясь, пробрался Доллар.

– Эй! – окликнул он. – Что было-то? Получилось?

Накалка обернулась и повторила пантомиму.

Доллар – не поручусь, что он понял больше меня, – рухнул спиной на стену, хватаясь за живот и завывая:

– Ой-ё!.. Чё, правда?.. Серьезно?.. Ни фига себе!.. – и пошел за ними по коридору, хохоча пронзительнее обеих.

Тут с веранды пришел Тарзан и сказал:

– Слушьте, дамы, ну люди спят, ну? – Эту фразу можно произнести с двенадцатью разными интонациями, и тремя из них добьешься извинений и сдавленного хихиканья. Тарзан случайным образом выбрал одну из других девяти.

– Братуха, отъебись! – сказал Доллар, выпрямляясь. – Это и их гнездо тоже! – Честно говоря, только у его смеха и был будильный потенциал.

– Слышь, ты! – сказал Тарзан. – Эти суки прискакали сюда, орут и вопят! Кто-то должен им сказать, чтоб…

– Нет, это ты слышь, – сказала Накалка. Ей Тарзан не по нутру, примерно как ему – любой другой белый в гнезде. – Ты, может, и Тарзан. Да только я тебе не Джейн!

– Я б его выебла, – сказала Сеньора Испанья. Она черная, порой углубляется в продолжительные и напряженные дискуссии с Джеком-Потрошителем и в глазах Тарзана приобрела некую обезьянью ауру. (И поэтому она относится к нему терпимее?) – Вот правда. Но Тарзан у нас никого не ебет. – Лишь одна из двенадцати прозвучала бы как надо. И Сеньора Испанья выбрала ее с легкостью, – надеюсь, Тарзан извлек урок.