Далёкая музыка

Так хорошо было жить — хоть недолго — в нормальной обстановке в семье моей золовки! Мы все проводили многие часы в их кухне, так как хозяйка была отличным поваром. Профессор Хайакава приносил свежую рыбу, он любил удить на заливе, и сестра Вэса готовила ее по-китайски или по-японски, с зеленью. Так как она собирала кулинарные рецепты разных стран, я показала ей грузинскую чихиртму, чанахи и пхали (суп из курицы с белым соусом из желтков, разведенных уксусом; тушеную баранину с овощами; холодную закуску из зеленой фасоли с протертыми орехами, чесноком и приправами). Американцы наивно верят, что весь СССР ест только борщ и пирожки, иногда пельмени! Мардж была очень рада узнать, как много различных национальных блюд я знала, и записала многие рецепты. Это теплоевремя в ее обширной, элегантной кухне было для меня настоящим праздником: скоро мы возвращались в нашу коммунальную столовую…

Наконец, мы были в Висконсине, чтобы остаться нацелых три месяца среди зеленых долин и холмов — такая приятная перемена после сухости и строгости в Калифорнии. Стоял июнь, месяц диких цветов и трав, еще не тяжкой жары. Все могло бы быть так чудно в этом прекрасном краю!.. Мой пасынок тем временем был погружен с головой в дела нашей фермы. Он установил силосную башню, отремонтировал большой амбар, нанял семейство работников для помощи и закупил огромное стадо коров с быком-медалистом из Колорадо.

Он осуществлял мечту своей жизни — фермерство. Виолончель давно уже пылилась, запертая в шкафу. Ирландский волкодав был также здесь — любимая порода собак отца и сына. Они оба восстанавливали вокруг (сознательно или нет) былые, счастливые дни жизни на ферме с другой Светланой… Я знала, что это — опасная игра, но не препятствовала, а даже содействовала.

На маленькой терраске дома, с Ольгой на руках, с собакой возле меня, я сидела и смотрела, как зачарованная, на возвращавшийся домой скот, освещенный лучами вечернего солнца. Позванивали колокольчики коров, долина была залита мягким светом, мир стоял вокруг. Станет ли все это моим домом и будущим домом моей дочери? Так хорошо было качаться в старом кресле-качалке. Отец и сын ушли смотреть, как идут дела. Нам срочно необходим был управляющий, но мой пасынок желал один заправлять большим делом, никого не подпускать к нему. Пусть делают как хотят, моего мнения никто не спрашивал: я только платила за все, как банкир. Мне не хотелось затевать споры, настаивать на управляющем, нарушать мир.

Это была их ферма много лет. Вэс купил ее давно, начале 30-х годов, чтобы сохранить реликвию: старая ферма дядюшки Дженкина Джонса, где работал Райт в детстве, не должна была перейти в чьи-то «чужие» руки. Вэс назвал ее «Альдебаран» (что значит «следующий за…»), и под этим названием она известна в округе с тех пор. Это он сам следовал за Мастером, в этом была его сущность. Как хорошо, что я отстояла ферму и выкупила ее для, для нас всех. Отец и сын выглядели счастливыми, совещались с работником, потом пошлисмотреть силос, потом навес для скота.

Я мягко качалась с засыпавшим ребенком на коленях. Долина золотилась, позвякивали колокольчики. Я просила, чтобы «прекрасное мгновение остановилось»…

* * *

Тем временем Талиесин продолжал свою обычную жизнь, полную встреч, пикников на пруду с плавающими фонариками, с развлечением важных гостей, лихорадочными поисками новых клиентов, покровителей, новых денежных дотаций.

Я должна была быть рядом с мужем во всех этих сборищах, улыбаясь «потенциальным» патронам, хотя мне больше всего хотелось быть с моей новорожденной девочкой. Пришлось найти «бебиситтеров», с которыми можно было бы оставить малышку, когда я уходила. Я кормила ребенка грудью, как советуют все современные врачи, но здесь это вызывало смех среди бездетных дам. «Никто не делает этого в наши дни! Дайте ей смесь в бутылке!» — говорили мне. Эти дамы просто не знали ничего о детях, о новых стремлениях ко всему «натуральному», о движении назад к природе. Здесь все было так театрализовано, что вид кормящей матери передергивал их.

Наши бебиситтеры, которых приходилось звать каждый день, были молодая девушка Памела, а другая — разведенная мать четырех детей — Лиз; обе местные жительницы. В Талиесине они считались «посторонними», и миссис Райт настаивала, чтобы я пользовалась услугами «своих». Но зная, как все здесь заняты бесконечными обязанностями, я и подумать не могла просить их; а кроме того, я радовалась всякой возможности общаться с «внешним миром», с нормальными, дружелюбными людьми. Я мало кого видела здесь теперь, талиесинскиеженщины не интересовались мною больше. Только молодые студенты заходили иногда поиграть и поулыбаться ребенку: небольшое развлечение для них.