Дальнее плавание

Все отступили перед ее дерзкими словами.

— Нет, этого не может быть, — сказала Анка. — Как можно его не любить! За что? Разве он тебя чем-нибудь обидел? Что с тобой, Галя? Это просто твоя слабость или что-нибудь другое… — Анка положила руку на плечо Гали и добавила немного тише: — Может быть, это горе твое, которое ты не можешь забыть? Ты возьми себя в руки. Мы просим тебя.

Галя усмехнулась. В ее усмешке сквозило отчаяние. О, если б знали они, как она сегодня боролась с собой (даже сейчас на ноге ее виден след от веревки), если бы они знали, они не пытали бы ее такой жестокой пыткой!

— А может быть, это просто лень, — сказала Лида Костюхина, которая, несмотря на свой медлительный ум, иной раз умела заглянуть и в самый корень вещей. — Если это лень, тогда ничего не поделаешь. Я это хорошо знаю.

В другой раз, может быть, подруги и посмеялись бы над словами Лиды Костюхиной, ибо все знали, как она была ленива. И в самом деле было смешно подозревать Галю Стражеву в самой обыкновенной лени, знакомой каждой девочке.

Но сейчас никто не улыбнулся даже. И девочка Берман сказала с тихим вздохом:

— Неужели теперь у нас не будет золотой медали?

Она сказала то, о чем подумали в это мгновение все. И круглощекая Вера Сизова, обернувшись к высокой белой двери класса, посмотрела в ту сторону с сожалением сквозь свои толстые очки.

Потом она заметила:

— Мне очень жалко Галю. Но у нас остается еще Нина Белова. Она-то уж наверное получит золотую медаль.

— Ну и целуйся со своей Ниной Беловой! — воскликнула Анка сердито.

И другие тоже закричали на Веру.

А между тем это была сущая правда. Нина Белова училась прекрасно, и ничто не угрожало ей — никакая человеческая слабость, никакое горе, никакая лень. Так почему же они рассердились на круглощекую Веру? Никто этого не знал. И только тихая девочка Берман снова вздохнула:

— Нет, Нина — это не то…

— Не то! Не то! — послышались голоса.

И в глухом уголке школьного коридора, в их маленьком вече, поднялся нестройный шум.

Что означали эти недовольные возгласы? Ведь Нина Белова была тоже девочка неплохая, которая ни с кем не враждовала и которую многие даже любили, несмотря на ее холодное, но зато всегда спокойное сердце.

Много будет золотых медалей! Каждый год их будут получать то одни, то другие и даже по нескольку девочек сразу.

Но Галя была как бы живым знаменем, которое с первых дней их школьной жизни они горделиво несли впереди своего отряда и, как могли, охраняли и сражались за него то с мальчиками, то с соседней школой в тех маленьких битвах, что встречались на их недолгом пути. И пока они росли и учились все вместе, каждый год меняя ступень на ступень, и вместе носили галстуки с латунными значками пионеров и, как лесной ручей, покинув на родной опушке знакомый лепет листьев, влились в более широкие воды юности и стали комсомольцами, — их знамя, живое и веселое, безмятежно плыло все вперед, радуя взоры всех и собственные их взоры своим свободным движением. Какой же ветер поколебал его неожиданно и вырывает из рук? Отголоски ли это великой бури, что пронеслась над всей родной землей, забралась под каждый камень, перевернула его, заставив грозно звенеть и лететь, а слабую траву склонила, или что-нибудь другое, — они сами не могли решить.

И они стояли вокруг Гали молчаливо, не зная, как ей помочь. Ведь мало сказать человеку: возьми себя в руки. Как взять? Осталось только несколько жалких минут. Анка была в отчаянии, не меньшем, чем сама Галя. Добрые живые черты ее смуглого лица выражали сейчас страдание. Обычно веселый и блестящий взгляд был неподвижен. Ведь это и она, и она виновата, что друг ее попал в такую беду. Она так часто оставляла Галю одну с ее горем, с ее мыслями, потому что даже для друга у нее не хватало времени и другие заботы посещали ее поминутно. Хорошо ли это? Она готова была заплакать. Но придумать ничего не могла.

— Он спросит тебя, он спросит обязательно, — только повторяла она в тревоге. — И это будет позором для тебя, для всех, для всего десятого класса. Через час вся школа узнает, что Галя Стражева получила двойку. У кого же? У Ивана Сергеевича! Нет, это невозможно! Я лучше дам себе отрубить правую руку.

И Анка, вскочив на подоконник, показала всем свою правую руку, которую она готова была потерять. Это была милая трудолюбивая рука, еще по-детски худая в предплечье, но уже сильная в кисти и в пальцах. Она секунду держала ее над головой.

— Хорошо, что отец твой на фронте и не слышит тебя. Он бы тебе показал, как терять правую руку, — сказала Нина Белова.

Все обернулись.

Вот уже целую минуту, как она вышла из класса и стоит позади всех, спокойно слушая Анку.

— Оставь! — крикнула ей Анка. — Ты всегда путаешь всех и отвлекаешь меня от моих мыслей своими замечаниями, а я вот что знаю. Надо сказать Ивану Сергеевичу. Он добрый. Я это тоже знаю. И он любят Галю.

Но тут Галя, молчавшая до сих пор, вскочила так быстро, словно ее поднял на ноги чей-то сильный удар или страшная боль. Она стала рядом с Анкой на подоконник. Щеки ее пылали и губы чуть вздрагивали, когда она произносила слова: