— Вы заметили, камрады, что отплывающие в заграницу были не только греки. Среди них были и турки, и персы, и другие национальности.
— А один был такой черный, негр, наверное, — вставил Балаганов, обсасывая ложечку с вареньем.
— Я часто любил говорить, что я сын турецко-подданного. Но на это у меня нет никаких прав. И если бы я мог это доказать, то сказал бы: «адье» стране строящей социализм, — усмехнулся великий предприниматель, — Но провожая Валеросов, мы получили ясное представление, как происходит таможенный досмотр, проверка и оформление документов и прочее. Нам это может пригодиться, камрады, когда мы, имея капитал, помашем ручками стране Советов. Так как, дорогие мои единомышленники, вы как и я не интересуетесь проблемами социализма. Не желаете переделываться в послушных идеальных человеков, для которых общественные интересы значительно важнее, чем личные. А это, по-моему мнению, является ни чем иным, как утопией. Вот, например, вы, дорогой Адам…
Козлевич пил чай присовокупляя к каждому своему глотку ложечку то одного, то другого варенья и никак не мог избавиться от гнетущего настроения после гибели Звонка.
Остап взглянул понимающе на него и продолжил:
— Вы, Адам, смогли бы вот сейчас взять и отдать бесплатно свой «майбах», скажем, какому-нибудь там дому пионеров? Руководствуясь интересами общества, а не личными?
— С какой стати! — возмутился Козлевич. — Причем здесь дом каких-то пионеров? — чуть было не взволновался автомеханик от такого предположения, немного отвлекаясь от трагедии с собачкой.
— Или, скажем, разрешили бы пользоваться вашим автомобилем какому-нибудь ударному коллективу? — не унимался Бендер.
— Да с какой стати, братцы? — даже привстал Адам Казимирович. — Остап Ибрагимович, что за вопросы такие каверзные? Я и так расстроен происшествием в порту, а тут и вы еще, — сел и с явным беспокойством отхлебнул чая он.
— А вы, Шура?
— Я, командор? — тряхнул рыжими кудрями бывший эксперт ДОЛАРХа, — Ни за что! — звякнул он ложечкой в подтверждение своих слов.
— Вот видите, как все просто? А в стране, в которой поселила нас судьба, все наоборот. Все должно быть общим, коллективным.
— И даже миллионеры, как я понимаю, командор, — подтвердил Балаганов.
— И миллионеры, Шура. Но их в социалистическом обществе нет и не может по правилам существующей системы быть. Они растворились в тех же коллективах. Они тайные. Пример вам — Корейко Александр ибн Иванович, — засмеялся великий комбинатор. — И как этого командиры строящегося социализма не могут понять, что даже ребенок уже тянется за своей соской или игрушкой с криком: «Мое!». А они взрослых дядей и тетей хотят загнать в общее стойло и выделять каждому по заслугам паек…
Рассуждения Остапа Бендера было прервано громким стуком в калитку ворот.
— Ну-ка, Шура, сходите и узнайте, кто это к нам добивается, — распорядился Остап.
Балаганов метнулся к воротам и Бендер хотел было продолжить рассуждение о своем несогласии с социалистической системой молчащему Адаму Казимировичу, как вдруг прозвучал радостный возглас Балаганова:
— Адам Казимирович! Командор! Посмотрите, кто вернулся!
Бендер и Козлевич сбежали с веранды к воротам и, пораженные радостью, остановились.
Перед ними стоял человек в морской безрукавной тельняшке и в выцветшей мичманке на голове. На его руках с синими наколками бывалого моряка лежал, подобрав под себя лапки, Звонок.
— Боже мой! Боже мой! — запричитал Козлевич, нежно беря из рук моряка почти безжизненную собачку, — Каким же образом? Каким образом? — разволнованный необыкновенной встречей, повторял Адам Казимирович, — держа на руках вздрагивающего песика.
— Шел на баркасе, — начал рассказывать моряк. — Смотрю, поплавок. То появится, то исчезнет. Подошел ближе, а это она, — указал он на Звонка. — Тонула уже, ну я ее за ошейник и к себе. Предложил рыбки, не захотела. А другого у меня ничего не было. Воды нахлебалась, как видно, изрядно. Текло из нее, как из хорошего утопленника. А когда рассмотрел ошейник, а там: «Звонок — Валерос».
— Ну, любезнейший, проходите к нам в гости. Вы у нас самый дорогой человек теперь, — взял за руку Остап моряка с одной стороны, а Балаганов с другой. — Идем, идем, мичман, — приглашал Бендер. — Выпить хотите?
— Не откажусь, — довольным голосом ответил неожиданный спаситель Звонка.
— Адам Казимирович возился уже с собачкой, подставляя Звонку еду, но песик, находясь в шоке от пережитого, слезливыми глазами, полными тоски, смотрел на него и от еды отворачивался. Свернувшись калачиком, он лежал в углу на своем привычном тюфячке и, убитый горем, не проявлял никакой активности жизни.
— Переживает трагедию, — сказал Козлевич, поглаживая собачку по головке.
— Ничего, придет в себя, с собаками такое бывает, — сказал моряк. И что, правда, бросился в море за хозяевами? — спросил он.
Об отъезде хозяев и о подвиге Звонка ему уже рассказали Остап и Балаганов.