Дальнейшие похождения Остапа Бендера

— Примите трубу! — вытер потное лицо платком и не сказал, а уже застонал Ивакин.

— Завтра утром приходи, а сейчас никого уже нет.

Калитка ворот отворилась и перед Ивакиным предстал сторож в бараньем тулупе.

— Та-а-ак ка-а-ак же быть?! — заикаясь вскрикнул Ивакин.

— А это уж не мне знать, милый. Неси ее обратно, наверное, — пнул трубу ногой в бурке сторож.

— Примите ее, папаша! Справку и завтра можно выдать!

— Не могу, милый, никак не могу. А вдруг проверка какая! Нет, что ты, милый, горя тогда не оберешься. К восьми и приноси, — пнул он еще раз трубу ногой и плавно прикрыл за собой дверку.

— Ух, проклятая! — футбольнул с сердцем Ивакин свою неразлучную спутницу дня. Тяжко вздохнул, взвалил ее на плечо и заковылял с трубой по направлению к своему дому.

— Мое почтение, Рома! — вдруг крикнул ему бочкарь-ассеннзатор.

— Ну! — возрадовался знакомому Ивакин. — Подвези, а?

— Сейчас пристроим, — сошел с козлов степенно на землю возчик нечистот.

Через несколько минут измученный Ивакин подпрыгивал на сидении ассенизационной телеги. Помимо черпака на длинном шесте, у бочки вырос хвост в виде Ивакиной трубы, привязанной к ней.

А дома опять препятствие — труба в квартиру по длине своей не вмещается. Пришлось при содействии веса тещи трубу согнуть буквой «Л» и водворить ее вокруг стола.

Умылся и упал мешком в постель Ивакин, заснул как убитый от дневных треволнений. А через три часа проснулся и спать не может. Трубу проклятую вспомнил, о ней все думает невольно. То ему кажется, что он в нее смотрит, как в трубу подзорную, то в кружке светлом ее видит сторожа в бараньем тулупе. Сторож хитро подмаргивает ему и помахивает бумаженцией. То вдруг чувствует Ивакин, что труба гадюкой ему шею обвивает, кровь холодит и тяжестью давит. И даже трубный запах ржавчины, масла-смазки и бочки ассенизационной вдруг преследовать его начал.

Лежит Ивакин, смотрит в пустоту расширенными глазами, шевелит губой верхней, на которой, ему чудится, намазано чем-то недобрым, вздыхает горько, ворочается с боку на бок и не может избавиться от запаха неприятного. Даже потер у себя под носом краешком простыни — не помогает!

Встал, пошел умыться и заодно воды попить. И, хорошо зная, что на полу труба лежит змеей окаянная, споткнулся все же! Чуть шкафчик с посудой не опрокинул! А тут еще сонный голос тещи:

— Кого там черти конем носят?!

И так тут горько стало Ивакину на душе, что даже не понял, чем жажду утолял и чем умывался в кухне — то ли водой, то ли слезами собственными.

Едва рассвело, понесся Ивакин с л-образной ношей к трубному складу.

А через два дня, когда Роман был на работе, в квартиру Ивакиных двое рабочих втащили бегом хорошо уже знакомую Ивакиным… трубу! Л-образную трубу, которую рабочие торопливо пронесли с комнату и, не сговариваясь, расположили вокруг обеденного стола…

— А когда воду будете проводить? — недоуменно спросила теща Ивакина.

— Когда очередь подойдет, тогда и будем, — ответил сгарший.

— А когда подойдет? — всплеснула руками хозяйка.

— Может, через месяц, а может, и через два… — ответил другой, выходя из дома.

Теща Ивакина была маленького роста, но тучная, отчего походила на округлый ком, мотающийся по квартире на коротких ножках.

Деньгами, которые получал Ивакин на заводе «Красный пахарь», никак не устраивал ее и ее дочь Клаву. Они никак не могли примириться с тем, что бюджет соседней семьи, с которой они дружили, был значительно выше и что соседям уже провели водопровод, что у них все лучше, все зажиточней, хотя глава этого семейства работал на том же заводе, где и их Роман Семенович Ивакин и на такой же технической должности.

В конце дня вернулась со службы Клава. Мать тут же напустилась на нее с упреками: разве у нее муж, а у нее зять? — и указала на трубу вокруг стола.

Клава была красивой молодой женщиной и когда выслушала мать, то тоже всплеснула руками.

— Да-да, и через полгода, может быть, не проведут нам воду, — подогрела свое известие толстушка.

— Нет, в самом деле? — заходила по комнате совсем расстроенная Клава.

— У всех мужья как мужья, а у тебя… — махнула рукой мать и вышла в другую комнату.

В это время вернулся со службы Ивакин, таща корзину с накупленными продуктами, заказанными ему тещей.

— Пришел, — с осуждением встретила его Клава.

— Пришел. Не прилетел же, Клавчик. Что за настроение? — посмотрел на жену Роман Семенович.

— Воду нам и через год не проведут, тебе известно? — усмехнулась Клавчик.

— Как через год? — расширил глаза Ивакин. — Кто сказал?

— Приходили водопроводчики из конторы. Полюбуйся, — указала жена на злополучную трубу вокруг стола.

Ивакин пролепетал, не веря своим глазам:

— Моя труба…

— А чья же, Рома, твоя, — с издевкой сказала Клава, кивая головой.

— Это возмутительно! Труба… Через год…

— Да, да, ты не такой у нас, как другие. Мямля ты, зятек, — выкатилась из другой комнаты теща.

— Да, не как другие, — согласился Ивакин. — Взяток не даю и не беру, государство не обманываю, я честно…